Карина говорила, что мы сошли с ума и что я никогда не высплюсь, если мы не перестанем плодить маленьких Павловых, но я просто не могла себя остановить. Или Миша. Или мы оба. Мы так сильно любили друг друга, что оно как-то происходило само собой. Сперва Паша, потом Софийка, и теперь вот мы снова ждали маленького. Кого — пока не знали, да и не хотели узнавать. Решили, пусть будет сюрприз. Так что детскую в нашем новом, большом и просторном доме, красили в нейтральный, персиковый цвет.
Жалела ли я о том, что было между нами? Может быть, немного. Мне было жаль потерянного времени. Но люди правильно говорили. Чтобы понять ценность чего-то — нужно это потерять. Или отпустить. Так было с нами. И мы правда научились ценить и беречь друг друга.
У меня часто спрашивали, почему я вообще решила простить его, как жила с этим, и неужели не осталось даже капельки злости. У меня всегда был один ответ — мне не за что было прощать Мишу. Он совершил ошибку, но она была только его. Важно было, чтобы он простил себя сам. Моя карма, совесть и прочее остались чисты. Я любила его, и поэтому, как бы сильно не пыталась — по-настоящему разозлиться и возненавидеть его у меня не вышло. Но я преподала ему урок, который он, как мне казалось, запомнил. Периодически я ловила на себе его полный тоски и сожаления взгляд и понимала, что он снова вернулся мысленно в тот день, когда решил уйти. И знаете — мой ангел мести был доволен этим. Что Миша помнил. И понимал, каким был идиотом.
Но я любила его. И говорила это, напоминала ему, как он важен, несмотря на все свои косяки. Однажды я спросила:
— Ты же понимаешь, что никто никогда не будет любить тебя сильнее, чем я?
На что Док улыбнулся и ответил:
— Будут. Наши дети.
И знаете, этот гад оказался прав. Паша и Софийка души в нём не чаяли. И что-то мне подсказывало, что наш третий малыш пойдёт по их стопам.
— Ну что, семья? — отвлёк меня от размышлений мужчина моей мечты, — Готовы ехать к бабушке с дедушкой?
— Да!!! — в один звонкий голос слились ответы детей.
Когда мы усадили малышей в машине — я не удержалась и взъерошила тёмные, как у отца, Пашины волосики — муж взял меня за руку и, отведя чуть в сторону, наклонился, коснувшись своим лбом моего.
— Что ты делаешь? — негромко спросила я, — Нас же дети ждут. Отпусти меня.
На это Миша только улыбнулся и, крепче сжав мою ладонь и глядя мне в глаза, ответил твёрдым тоном:
— Никогда.
И я верила ему. Как никогда раньше.