Нина, еле сдерживая слезы, быстро сказала, словно не слышала:
— Что же ты о своих родителях ничего не рассказал?
— Мама жива. Ей девяносто один год. Она в специальной клинике для пожилых. Я ее навещаю, только она меня почти не узнает. А отец умер двадцать лет назад. Года за два до смерти поехал по туристической путевке в Киев. А вернулся тихий какой-то, все время молчал. Потом все же рассказал. Он, оказывается, поехал, чтобы остаться. Не мог без Киева жить. Приехал и пошел сдаваться властям. А они ему ответили: пожалуйста, оставайтесь. Только заплатите сколько-то там долларов. У него денег в обрез было. Пришлось вернуться. Только и успел что по улицам походить да «Приму» покурить. Очень он по ней тосковал.
— Печально…
— Да. Печально…
— Ну все. Давай прощаться,
— решилась Нина. — Прощай.— До свидания…
Нина нажала на рычаг. Из трубки почему-то не понеслись равнодушные гудки отбоя. Только слышался равномерный гул, будто плелась нить, навеки связавшая их судьбы.
Она с отчаянием прошептала в трубку:
— Господи! Отпусти народ мой!
В Киев.
В Москву.
В Америку.
В Израиль.
В Корею.
На Сахалин.
Отпусти народ мой…
К О Н Е Ц