Отрава для сердец

Он потянулся к какой-то рубахе, повисшей на лавке, но Григорий отстранил его, выпрямился, заглянул в лицо – и Прокопий просто ошалел от страха: светлые глаза брата – как два огненных угля! Вот он перевел взгляд на Джилью – и та прямо-таки заюлила, словно ее прожгло до самого нутра.

– Два… часа? – с расстановкой повторил Григорий. – А кто же остался там?

* * *

Пока Прокопий недоумевал над вопросом, Джилья справилась с собой, а если даже и нет, то приняла такой равнодушный вид, словно ей и море по колено.

– Где? – небрежно подняла брови, но Григорий только шагнул к ней – и она невольно отпрянула.

– Где?! Знаешь где! Ты говорила, что сама придешь за мной! Кого ты подослала? Кого я оглушил и бросил в камере?

– Оглушил и бросил?! – взвизгнула Джилья. – Так вот что меня ожидало? Вот какую участь ты мне приуготовил – и это в благодарность за все мои старания! Да если бы я только могла подумать!.. – патетически выкрикнула она.

– А чего тут думать? – перебил Григорий. – И думать нечего. Я же тебе ясно сказал: шею, мол, сверну, если только еще раз полезешь ко мне со своими приставаниями.

– А что, она полезла-таки с приставаниями? – хихикнула Джилья. – И за это ты ее – бац! – по затылку! Да… Не повезло бедняжке. Впрочем, она не посмеет сказать, будто я ее не предупреждала. Я так и говорила: мол, ты обрушишь на нее свою благодарность. Вижу, обрушил?

– Обрушил, – тяжело вздохнул Григорий, оглядывая кулак. – Но ничего, скоро очнется.

– Вот же незадача! – вздохнула в лад ему Джилья. – Право, как ни соберусь я вмешаться в дела Троянды, все неладно получается!

Если Прокопия при звуке этого имени словно приколотили к полу, то что же говорить о Григории? Содрогнувшись, словно через него прошла молния, он уставился на Джилью, пробормотав:

– Троянда? Так, значит, я Троянду?.. О господи… да ведь я убить ее мог!

– Как говорится, бьют, кого любят! Ну разумеется, в пылкости твоих чувств ко мне она теперь убедилась, – не без яда произнесла Джилья. – Ах, бедняжка. Так рвалась тебя спасти – и вот награда!

– Ну, что сделано – то сделано, не воротишь! – зачастил Прокопий, которого не на шутку обеспокоили тучи, скопившиеся на челе брата. – Ты же не нарочно, Гриня, правда?

– Pазумеется, нечаянно! – ввернула зеленоглазая змея, но Прокопий постарался не расслышать коварного намека.

– Tеперь уже не поправишь! – утешал он. – И что за беда: ну, полежит молодка без памяти, очухается, станет на помощь звать, все и уладится. А что побил – так ведь тело забывчиво, дело заплывчиво! Главное, что ты на воле. Скоро и ее освободят. Может, уже освободили даже.

Григорий угрюмо кивнул.

Прокопий только дух перевел: брат вроде бы начал успокаиваться, – как вдруг тот снова забился, словно в лихорадке:

– Да ведь сняли пост оттуда! Часовой стращал, мол, Аретино велел оставить узника в одиночестве и не давать ни хлеба, ни воды! Ушел он, ушел из подземелья, и Троянда хоть искричится вся, никто ее не услышит! А вдруг я ранил ее, болван безмозглый? Вдруг она истекает кровью?!

Он несколько раз стукнул кулаком по лбу, и Прокопий невольно замер от изумления: звук был совершенно деревянный.

«Ишь ты! – чуть не вскрикнул Прокопий. – И впрямь: голова у Гриньки – точь-в-точь пустой бочонок. А вот ежели, скажем, меня послушать… у меня-то голова, слава богу, не безмозглая… зазвенит или загудит?» Тут же он отвлекся от сторонних и совершенно не важных мыслей и вновь принялся утешать брата:

– Да ничего ей не сделается, Гриня! Подумаешь, покричит, поплачет часок-другой. Рано или поздно Аретино спохватится, куда она пропала, станет искать, расспрашивать всех подряд, дойдет черед до того часового, он все обскажет – Аретино и скумекает, куда его любушка подевалася.

И все так ладно да складно выходило в его воображении, что Прокопий невольно улыбнулся собственному красноречию… Но разве Джилья не могла не помешать чужой радости?

– Любушка? – переспросила она, вскинув брови. – Да? Ну хорошо, если вам хочется так думать… – Улыбка змеилась на ее тонких губах, и чудилось, Джилье до смерти хочется что-то сказать, но она с великим трудом удерживает себя. – Ну хорошо. Коли вам угодно – значит, любушка. Разумеется! В таком случае мне тем более нечего здесь делать. Извольте отдать мои деньги, – она вытянула ладонь и жадно пошевелила пальчиками, – и я не стану долее вас задерживать. Каждому свое, как утверждали древние римляне. Мне – деньги и свобода, вам – счастливого пути в Россию, Аретино – вспомнить о своей любушке… – Она хихикнула, как бы подавившись этим словом, и тогда Григорий преградил путь Прокопию, который уже ринулся было из каюты, чтобы принести наконец деньги – и покончить со всем, что мешало их возвращению домой.

– Погоди, – сказал брату Григорий. – И ты не спеши, красавица.

– Ты передумал? – всплеснула руками Джилья. – Ты решил продолжить то, чем мы тут занимались? Но зачем нам тогда твой брат? Или ты решил показать ему, как это делают настоящие мужчины?..