Отрава для сердца моего

– Брат, друг, – зло прервал ее Амьер, – разве с ними возможны такие отношения? Только не говори мне, что кроме поцелуев в щеку между вами ничего не было!

– Невозможны, – прошептала Ясна, опять опуская голову, ее смущало то, куда повернул разговор, – ты мне можешь не верить, но я не хотела этого.

– Он заставлял тебя? Насиловал?

– Нет, не насиловал, – ответила так же тихо Ясна, – ты знаешь, что я до сих пор девственница.

– Сам лично я еще в этом не убедился. А насиловать можно и не нарушая девственность.

– Что? – удивилась Ясна, поднимая голову, – О чем ты говоришь? Как это возможно?

– Не знаешь? – ухмыльнулся Амьер. – Или делаешь вид, что не знаешь? Ладно, мне не хочется, если честно, знать что и как было у тебя с этим мальчишкой. С ним я уже разобрался. Не хочешь спросить как? Ты так беспокоишься о своем, как ты утверждаешь, друге, что решила даже встретиться с ним наедине, втайне от меня.

– Что ты сделал с Аруаном и что ты приготовил для меня? Что ты сделаешь со мной? Отправишь обратно в подвалы замка, в мою камеру?

– На эту ночь ты останешься здесь, потом я скажу что тебя ждет.

Амьер поднялся и направился к выходу, по пути поставив бокал на стол. Уже открыв дверь, он сказал:

– Возможно, я вернусь. Ночью.

Он ушел.

Ясна, оставшись одна, обдумывала последние слова Амьера. Ночью придет? Явно, что не затем, чтобы продолжить разговор. Что ж, это когда-нибудь все равно случится. То, что он уже не так злится, внушало надежду, что все будет не так ужасно. Ну-ну, надейся, ты же не знаешь, что, возможно, то, что было в ее спальне для него норма. А ее сны просто сны. А что будет с ней потом, после всего? Обратно в каземат возвращаться она не хотела ни за что на свете.

Удивительно, что Амьер выслушал ее, и не видно было, чтобы он особо злился, слушая ее. Что случилось? Остыл, как он сказал? И ее мучил еще один вопрос. Кто же все-таки этот змей крылатый? Амьер? Но он так рьяно ее уверял, что это ей почудилось. В то, что волероны могут превращаться в летающих змеев, она не поверила няне, но теперь сама убедилась, что такие змеи существуют. Так все-таки этот змей – волерон? Если это так, то это Амьер? Но тогда получается, что и Аруан может превращаться в такое чудовище? Почему же он не превратился и не улетел, когда Ингедай строил «зеркала» и у него ничего не получалось?

Все хватит думать об этом, иначе она додумается до чего-нибудь такого, отчего придет в ужас. Хотя ей и так страшно. Но от сытного ужина, от тепла, от ощущения наконец-то чистого тела глаза стали слипаться. Зевнув, Ясна встала и направилась в спальню. Если придет Амьер, ему придется ее будить, сидеть и ждать его, не было ни сил, ни желания.

Амьер стоял над девушкой, своей женой. Ясна не потушила свечи на прикроватном столике. Ждала его? Он долго сомневался – идти или нет. Он и сейчас колебался – стоит ли ее будить. Вечером Ясна сказала, что не хочет его бояться, старалась не показывать своего страха, но он чувствовал, как ее страх обволакивал его, дурманил, кружил голову, видя ее огромные глаза с застывшим в них ужасом, хотелось сделать то, о чем потом будет жалеть. И уже никогда после этого она не посмотрит на него иначе. Она окончательно его возненавидит и уже никогда не простит. А ему почему-то не хотелось видеть в ее глазах отвращение и ненависть. Ясна так забавно пыталась сегодня вечером не показывать своего страха перед ним. Что сделать, чтобы она перестала его бояться? Простить? Забыть то, что она сделала? Нет! То, что Ясна натворила не должно остаться безнаказанным. Ее заключение в каземате можно считать достаточной расплатой? Как он сдержался и не убил ее прямо там, на этом проклятом поле. Подхватил обмякшее тело и принес в замок, бросил на руки Макара, сказал, скрежеща зубами, чтобы он закрыл жену в камере и хоть немного обустроил ее. А он, идиот, какую-то ширму притащил. Это в его понимании было обустроить? Когда увидел ее замерзшую, непричесанную, в несвежем, помятом платье, в душе шевельнулись отголоски каких-то чувств. Жалости? Он уже и не помнил, когда испытывал к кому-либо это чувство, даже забыл как оно выглядит. И разве можно жалеть ее после того, как она буквально плюнула в него? Он переступил через себя, поселил ее в своем замке, признал женой. Не торопил с супружескими обязанностями, хотя еле сдерживался, чтобы не навестить ее в спальне. И неужели можно ее жалеть после того, что она натворила?