Отрави меня собой (СИ)

Ветерок раздувал длинные волосы девушки, донося до его возбужденного обоняния аромат медовых трав и фруктов. Сегодня Оля решила добить его. Мало того танца, в котором он почувствовал от нее полную отдачу, так еще теперь она была похожа на прекрасное создание из сказочного видения. От возбуждения вновь стало тесно в паху. Да такими темпами от постоянного воздержания и свихнуться недолго. Знала бы, что с ним творится, какой вулкан рвется из него наружу, не стояла бы и не пялилась на него. Стиснув зубы, Артём оперся рядом с ней на перила.

Молчали. И отчего-то было хорошо. Как будто и слов им не нужно было. А потом Оля неожиданно заговорила. Голос, полный горечи и боли, мертвый и холодный, ледяной иглой проткнул сердце Артёма. Он готов был поклясться, что не хотел бы больше слышать ее голос таким.

— День аварии… То есть на следующий день, я должна была ехать в город выбирать свадебное платье. А поехала искать место для поминок. Нам позвонили почти сразу. Мама что-то крикнула в трубку и осела на пол со страшным, вмиг почерневшим, лицом. Не помню, что почувствовала, услышав повторное сообщение следователя с места происшествия. Всё как в тумане. Взяли машину у отца Лёши и поехали на место. А там… Отцовскую машину не узнать. Вокруг мигалки полицейских и скорых. Два пластиковых мешка и… Машка, залитая кровью, испуганная, онемевшая. Мама… она снова закричала и упала. Ее накачали какими-то лекарствами, — Оля прижала дрожащие пальцы к таким же дрожащим губам. — Я ничего не видела… Я не верила. Перед глазами — мутная пелена, в голове — адский гул. Тетя Жанна — мама Лёхи — ревела как белуга. Родных мы хоронили в закрытых гробах. Мои слезы пришли ко мне, когда… когда твой брат стал куражиться над нашим горем, предлагая деньги сначала на памятники. Потом за молчание. А затем и вовсе принялся угрожать. Обещал раздавить нас своим надутым отцовскими деньгами авторитетом, требовал забрать заявление из полиции и написать отказ от всех претензий в адрес семьи. Едва ли не признать виновником аварии моего отца. Не знаю, как я не разодрала ему рожу в кровь? От денег мы отказались. По началу. Потом к нам пришла тетя Жанна и сообщила, что забрала заявление из полиции и согласилась на компенсацию. Просила, чтобы мама тоже забрала заявление. Я была категорически против. Не понимала ее. Разозлилась жутко. Когда тетя Жанна ушла, мама вошла ко мне в комнату. Сказала, поступит также, как и Жанна. Я принялась с пеной у рта спорить, искать справедливости и требовать наказания. Мама тогда мне одну вещь сказала, после которой я поняла, что возмездие ничего не решит. И отступила. Да, мне нечего было дать тете Жанне, я не знала, чем еще мы могли бы ей помочь в такой ситуации. Ведь ей поднимать еще троих детей, а с мужем, любящим смотреть бутылочке в дно, это практически невозможно. Мертвых не вернут ни заявления, ни деньги, так пусть последние помогут живым. Она отдала и свою компенсацию Лехиной матери. А это был единственный шанс продержаться им на плаву какое-то время после гибели старшего сына, бывшего для них опорой и главным мужчиной в семье…

Оля умолкла и ушла глубоко в себя. Голова ее понуро опустилась, плечи ссутулились, и вся она сгорбилась как-то и стала меньше. Артём с трудом проглотил противный ком в горле. Сбивчивый рассказ Медведевой, пресекающееся дыхание и попытки сдержать рыдания неприятный осадком осели в груди. Такое не сыграть. Не зря она так долго таилась от него. Вновь вытаскивать на свет Божий такую боль — это пытка. И все, что она рассказала — настоящий шок, заставляющий волосы шевелиться на голове да мороз бежать по коже. И перед глазами — яркая картинка того злосчастного дня. Сердце его болезненно сжалось. А эта храбрая девочка держалась, как могла. Ради матери и сестры, согреваемая добрыми и светлыми воспоминаниями о дорогих, родных и так рано ушедших людях. На мгновение ему почудилось, что Оля опять забралась в свой ледяной панцирь. Ну нет! Он не даст ей замерзнуть! Он хотел укрыть ее от ненастья, знать, что с ней все в порядке. Стремление защитить ее от напастей и желание прижать к себе родилось в душе.

Девушка слегка вздрогнула, когда сильные руки Лаврова легли ей на плечи, мягко повернули и прижали к широкой груди. Оля шмыгнула носом, понимая насколько трудно ей стало сдерживаться. Она так долго хранила свое горе, не в силах разделить его с кем-то близким. И надо же было такому случиться — открылась мажору!

— Прости, Оля, — хрипло прошептал Артём, — прости.

Слезы тут же намочили его фирменную майку. Но что такое это тряпье, по сравнению с горем людским? С горем этой девочки, готовившейся стать женой, а ставшей вдовой. Дочери, верившей в силу отца и ставшей наполовину сиротой. И всё в один миг. И пьяный мажор на дороге. И тем больнее было Лавру, что мажор этот его родня. Артём, крепче прижимая к себе дрожащую Ольгу, гладил ее по голове и спине. Зашевелив своим дыханием волосы на ее виске, он спросил:

— А почему вы уехали из Ветки?