Отравление

Приклеилась же к Ивану Константинычу забавная кличка — руки мыть любит, чистюля, убежденный гигиенист, и плохого, разумеется, ничего нет, труп — не облако, да и об облако по нынешним временам нетрудно испачкаться, к тому же Пилат не столько мыл, сколько умывал руки, не ведая что творит, и ведать не мог, всегда ведь есть риск, что на тысячу лжепророков один порядочным человеком окажется — в этом вся опасность, потому и судить так трудно, известны какие-то закономерности, попробуй их каждый раз использовать, недублируемый это эксперимент — человеческая жизнь, не всякий пророк — демагог, а в среднем — каждый, вероятно, пророков в среднем вообще быть не может, такому в лучшем варианте светит роль конферансье в чужой политической программе, средний пророк для среднестатистического зрителя, возможно, на этом и поскользнулся прокуратор Иудеи Понтий Пилат, увлекся усреднением, однако в историю попал, не знаю попадет ли Иван Константинович, то тяга к усреднениям у него феноменальная, даже когда в шахматы играет — не игра, а сплошные цитаты из классиков, общая оценка по общим принципам, люблю у него выигрывать, получит мат и начинает объяснять, что мат нетипичный, вроде и не мат, недоразумение, отклонение от нормы, а что есть норма, на сколько процентов жизнь наша из отклонений состоит, а в нашем деле поневоле становишься специалистом по отклонениям, бедняга Иван Константинович — не его это стихия, из себя выходит, когда атаку на короля не по правилам ведут, а уж нарушение закона необычным способом для него личное оскорбление, сейчас мало кто помнит, что и кличку свою Ваня недаром заработал — на крупном хищении дефицитных материалов в медицинском НИИ, по сути же, руководство решило свести счеты с одним толковым малым, который изобрел очень полезную установку, допустив при этом две тяжелых ошибки, во-первых, заставил установку действовать, а во-вторых, что гораздо хуже, вполне откровенно объяснил на ученом совете, чем занимается лаборатория одного неприкосновенного зятя, дирекция задергалась, но быстро пришла в себя и попыталась показать — смотрите, дескать, кто критику-то наводит, древний приемчик, еще на новгородском вече за такие приемы на месте морду били, но теперь время интеллигентное, и весь фокус, на который попался молодой и активный Иван Константиныч, состоял в дикой путанице с документацией, ясно было только одно — изобретатель дефицитные материалы действительно применял, причем ровно столько, сколько требовала установка, хоромов не нажил, нажил предынфарктное состояние, ибо не мог доказать, что материалы отпускались ему по устному разрешению, попробуй подшей к делу давно угасшие колебания воздуха, тем более, материалов изобретатель на копейку взял, а куда девалось все остальное — другой вопрос, но Ваня добросовестно поработал, директора под выговор подвел, а вот проблему изобретателя решил чисто по-пилатовски — ввиду отсутствия серьезного криминала передал дело на рассмотрение администрации и общественных организаций, и оказался изобретатель в положении мелкохищенца, словно палку колбасы с мясокомбината уволок, полежал месяц в больнице и подальше от сраму уехал, а зять, между прочим, остался…

Расстроился сегодня Иван Константиныч, когда сберкнижку бабкину обнаружили, тютелька в тютельку — две тысячи восемьсот рублей снято, как в шкатулке, и поплыла сразу очевидная версия, опять какие-то отклонения назревать стали.

Останови я сейчас машину и скажи кому-нибудь из бегущих по своим неотложным делам, что сзади у меня два тела с ранними трупными признаками, а впереди — тяжелый разговор с вдовой или с двумя вдовами сразу, ошалеет человек, не вяжутся такие отклонения с этим сентябрьским днем, ясным и гладким, но поговори с человеком полчаса и начнется другое — каждый ведь уверен, что он сам и только он — настоящее отклонение, и неприятности у него необычные, и радости не как у всех людей, и заслонит все это мои трупы, останутся малые детали, душещипательная сплетенка для друзей и соседей.