Отравленная совесть

Людмила. Александровна медленно входить и приближается къ Синеву. Она идетъ какъ соннамбула, будто не замѣчая его…

Синевъ заступаетъ ей дорогу.

Синевъ. Людмила Александровна…

Людмила Александровна вздрогнула, остановилась, смотритъ на Синева тусклымъ, мертвымъ взоромъ, точно не узнаетъ его.

Синевъ. Нѣтъ! Не могу! не могу!

Убѣгаетъ.

Людмила Александровна (долго смотритъ вслѣдъ ему). Догадался, наконецъ? Поздно! надо было брать меня живою: отъ мертвой добыча не велика.

Олимпіада Алексѣевна (входитъ). Что такъ задумчива? что такъ печальна?

Людмила Александровна. Липа!

Олимпіада Алексѣевна. Ты опять киснешь? Жаль. Право, мнѣ тебя жаль. Годы наши не дѣвичьи, летять быстро. А ты теряешь золотое время на хандру… Есть ли смыслъ? Хоть бы разокъ улыбнулась. Что это? кого собираешься хоронить?

Людмила Александровна. Себя, Липа.

Олимпіада Алексѣевна (хохочетъ). Ой, какъ страшно! Что же тебѣ въ нощи видѣніе было? Это случается.

Людмила Александровна. Да, видѣніе… тяжелый, ужасный сонъ.

Олимпіада Алексѣевна. Я тяжелые сны только на масляницѣ вижу, послѣ блиновъ, а то все веселые. Будто я Перикола, а Пикилло — Мазини. Будто въ меня пушкинскій монументъ влюбленъ, — что-нибудь этакое. А чаще всего никакихъ. Жизнь-то мою знаешь: вѣчный праздникъ! — оперетка, Стрѣльна, шампанское… Вернешься домой, устала до смерти, стоя спишь; добралась до подушки и ау! какъ мертвая!

Людмила Александровна. Какъ мертвая!

Олимпіада Алексѣевна. Ты на жизнь-то полегче гляди: что серьезиться? Съ какой стати? Развѣ y насъ какія-нибудь удольфскія тайны на душѣ, змѣи за сердце сосутъ? Я ужъ и то смѣялась давеча Петькѣ Синеву: что онъ ищетъ рукавицы, когда онъ за пазухою?

Людмила Александровна. А!..

Олимпіада Алексѣевна. Приглядись, говорю, къ Людмилъ: какой тебѣ еще надо убійцы? Лицо точно она вотъ-вотъ сейчасъ въ семи душахъ повинится…

Людмила Александровна. Не шути этимъ! не шути! не смѣй шутить!

Олимпіада Алексѣевна. Э! отъ слова не станется.

Людмила Александровна. Не шути! Это… это страшное.

Олимпіада Алексѣевна. Эка трагедію ты на себя напустила! Даже по Москвѣ разговоръ о тебѣ пошелъ.

Людмила Александровна. Уже!

Олимпіада Алексѣевна. Намедни встрѣчаю княгиню Настю… ну, знаешь, ея язычокъ! — А что, спрашиваетъ, Липочка: правда это, что ваша пріятельница Верховская была влюблена въ покойнаго Ревизанова и теперь облеклась по немъ въ трауръ?

Людмила Александровна. Я въ него? въ этого… изверга?.. Да какъ она смѣла?! Какъ ты смѣешь?!

Олимпіада Алексѣевна. Пожалуйста, не кричи. Во-первыхъ, я ничего не смѣю, а во-вторыхъ… я все смѣю! не закажешь! Княгинѣ я за тебя отпѣла, конечно. Ну, а влюбиться въ Ревизанова что тутъ особеннаго? Да мнѣ о немъ Леони такое поразсказала… ну-ну! Я чуть не растаяла, честное слово. И этакого-то милаго человѣка укокошила какая-то дура!.. Не понимаю я этихъ романическихъ убійствъ. За что? кому какая корысть? Мужчины, хоть и подлецы немножко, а народъ хорошій. Не будь ихъ на свѣтѣ, я бы, пожалуй, въ монастырь пошла.

Людмила Александровна. Ахъ, ничтожество!

Ломаетъ руки въ смертельной тоскѣ.

Липа!

Олимпіада Алексѣевна. Что?

Людмила Александровна. Дай мнѣ средство, научи меня быть такою же счастливою, какъ ты!

Олимпіада Алексѣевна. А кто тебѣ мѣшаетъ? Живи, какъ я, — и будешь, какъ я.

Людмила Александровна. Не хочу я больше сновъ… не надо ихъ! не надо!

Олимпіада Алексѣевна. Ну, ужъ это, матушка, не отъ насъ зависитъ. Это — кому какъ дано!

Людмила Александровна. Мертвые сновъ не видятъ.

Олимпіада Алексѣевна. Не къ ночи будь сказано!

Людмила Александровна. Вѣчный мракъ…забвеніе… тишина…

Олимпіада Алексѣевна. Ну, что ужъ! Извѣстное дѣло: мертвымъ тѣломъ хоть заборъ подпирай!

Людмила Александровна. Зачѣмъ люди клевещутъ на смерть, представляютъ ее ужасною, жестокою?.. Жизнь страшна, жизнь свирѣпа, а смерть ласковый ангелъ. Она исцѣляетъ… Она защитить меня… она проститъ…

Олимпіада Алексѣевна. То есть — убей ты меня, а я ничего не понимаю, что съ тобою творится. Такъ всю и дергаетъ.

Съ внезапнымъ вдохновеніемъ.

Слушай! говори прямо: въ самомъ дѣлѣ, что ли спуталась съ кѣмъ?

Л. А., оторванная отъ своихъ мыслей, смотритъ, не понимая.

Такъ это дѣло житейское! Довѣрься мнѣ: слава Богу, подруги!

Л. А., понявъ, наконецъ, разражается истерическимъ смѣхомъ.

Все будетъ шито и крыто. Я на секреты не женщина — могила.

Людмила Александровна (безумно хохочетъ). Нѣтъ… нѣтъ… нѣтъ! Спасибо!.. Эта могила не для меня… Я найду себѣ другую!.. другую!..

Быстро уходить.