Отравленная страсть

И сейчас, лежа с закрытыми глазами, говорил только я. Я подыскивал слова, чтобы извиниться за вчерашний дурацкий уход. Подумать только, я обиделся на нее за то, что она любила другого! Я, появившийся в ее жизни только два дня назад, требовал, чтобы она зачеркнула три предыдущих года. Я запрещал ей любить в прошлом!

Как это глупо.

А она даже не спросила меня о подобном чувстве в моей жизни.

Она святая!

Или она равнодушна ко мне?

Я терзал себя мучительными вопросами. Сознание металось между возможными ответами как ястреб: то поднимаясь в солнечную высь, то бросаясь в холодное ущелье. Я объяснял ей, оправдывался, спрашивал. А она всегда была разной. Могла снисходительно улыбнуться, а потом нахмуриться. Или ее образ покрывался вязким туманом, и я говорил сам с собой, с каждым словом увязая в болоте.

Без стука распахнулась дверь. Люминесцентный коридорный свет втиснулся в серую комнату. Наверное, Сашка пришел, очнулся я от бесконечных раздумий.

– Есть кто-нибудь? Почему темно? – Резкий женский голос вспорол тишину с наглостью консервного ножа, вскрывающего банку.

Кого нелегкая принесла? Мне свет ни к чему, я и так видел ту, о ком думал.

Два уверенных шага, щелчок выключателя.

Я оторвал взгляд от блеклого потолка. Голова повернулась влево, глаза сморщились от яркого света. Но только на три секунды. Вообще-то, лампочки в общежитиях маломощные. Я сел, панцирная кровать отозвалась недовольным звоном.

Передо мной стояла женщина лет тридцати. Серая юбка до колен, такой же жакет и белая блузка с замысловатым воротником. Туфли черные, тяжеловесные. Она сделала еще два шага и встала напротив меня. Теперь я мог разглядеть ее лицо. Первое, что бросилось в глаза, – колючий взгляд серых глаз и черные короткие прямые волосы, зачесанные за уши. Волосы отливали блеском словно мокрые.

– Заколов? Тихон Петрович? – Тонкие выщипанные брови вопросительно изогнулись.

– Да, – ответил я, слегка удивленный столь официальным обращением.

Ноги нащупали шлепанцы, я попытался встать.

– Сидите, сидите! – остановила женщина. В кратком жесте рукой чувствовалась привычка отдавать команды.

Она бегло осмотрела комнату. А я тем временем отчетливо разглядел носик с горбинкой, овальные ноздри, хищно открытые по бокам, и маленькие жемчужины в мочках ушей. Серые глаза вновь холодно уперлись в меня, в вытянутой руке раскрылось и тут же захлопнулось удостоверение.

– Следователь районной прокуратуры Татьяна Витальевна Воронина, – представилась гостья. – Веду дело Воробьева.

Такого начала я не ожидал. Сцепил руки, чтобы унять волнение. В груди неприятно засосало.

– Сидите! Вставать не нужно! – вновь оборвала мой порыв Воронина.

Я невольно подчинился. Она шагнула в одну сторону, затем в другую. Так и делала по три шага, то влево, то вправо, как заведенная. Механический маятник какой-то, а не женщина!

– Я к вам приехала, чтобы задать несколько вопросов по интересующему меня делу. Вы догадываетесь по какому?

Она на мгновение застыла и тут же продолжила движение. Мне оставалось только крутить головой, следя за ее перемещениями.

– Так вот, меня интересует следующее. Где вы находились позавчера ночью?

Я наконец пришел в себя и понял, что история с вывезенным трупом Андрея Воробьева серьезно осложнилась. Утром в автомобиле покопались милиционеры, а сейчас передо мной следователь прокуратуры. Что ей известно? Как себя вести? Я сижу, а следователь стоит. Она выше меня, и тем самым стремится подавить. Да еще постоянно маячит перед глазами, создавая ощущение монотонности и внушая смирение. Может, их так учат? Нет, мне это не нравится! Надо сломать навязанный ритм, изменить ситуацию.

– Простите, вы следователь Воробьева? – Я намеренно ошибся.

– Я Воронина Татьяна…

– Ах, да! – перебил я. – Воронина, которая ведет дело некоего Воробьева! Меня всегда удивляло, почему так много птичьих фамилий.

– Что?

– Я говорю, что на каждую птицу есть своя фамилия. – Я резко встал и зашагал, как и она, по два-три шага влево и вправо. Левая рука, согнутая в локте, легла на поясницу, а правая назидательно покачивала пальцем. – Вот смотрите. Скворцовы, Орловы, Воробьевы, Снегиревы, Воронины, наконец. Ну, кто там еще? Куликовы, Чайкины, Филины, Журавлевы. Да взять хотя бы домашних птиц, Гусевы, Уткины, Курочкины. А если разделять по полу, то, пожалуйста, еще и Петуховы, Селезневы. Ну вот припомните любую птицу – обязательно есть соответствующая фамилия. Причем распространенная. А некоторые даже и не переиначивают – Лебедь, Кулик, Орел, Беркут. Как говорится, что слышится, то и пишется. Ну почему так? Люди мечтают летать?

Результата я добился. Ошарашенная следователь застыла на месте и вдумчиво смотрела на меня. Она сосредоточенно переваривала информацию и как школьница искала ответ на поставленный вопрос.