Отравленные джунгли

«Между тем по Генкиной схеме живут миллионы, – поставив пакеты у двери квартиры, копался он в карманах, ища ключи. – Вместо того чтобы остановиться, посмотреть на себя и задать вопрос: «Как и для чего я живу?», они предпочитают спрятать голову под женскую юбку. А потом вдруг осознают, что красивые девушки на улице их не замечают. И причина тому – не кольцо на правой руке, а вид затрапезного и замученного подкаблучника. Вид, который через три-четыре года супружеской жизни становится настолько очевидным, что даже бомжи перестают у них просить мелочь. «Бытовуха заела!» – сокрушаются они, не понимая, что суть не в бытовухе, а в элементарной нелюбви к себе…»

Генка приехал ровно в семь, как и договаривались. Все такой же: запыхавшийся, потный, в неопрятной одежде и стоптанных пыльных полуботинках.

– Вот, – торжественно потряс он пакетом со звеневшими бутылками. – На весь вечер хватит!

– Зря тратился, все уже готово, – пригласил его Захар в гостиную.

У шикарного дивана был накрыт журнальный столик: охлажденное пиво, огромное блюдо только что сваренных креветок, малосольная и копченая рыба, дорогой сыр, зелень…

– Ого! – обрадованно воскликнул приятель и, оглядевшись вокруг, с завистью изрек: – Так вот как живут настоящие холостяки!

Подивиться было чему. Современная планировка немаленькой квартиры. Пластиковые окна, стилизованные под дерево ценных пород, новенький мебельный гарнитур, огромная плазменная панель напротив дивана с приличным набором дополнительной аудио– и видеоаппаратуры, мощный ноутбук на рабочем столе, мерно гудящая сплит-система…

– Обычно живут. Присаживайся.

Первую порцию пива, как водится, выпили залпом. За второй потянулся разговор.

– …После защиты диссертации меня назначили старшим научным сотрудником и подняли процентов на шестьдесят зарплату. Я подумал, что наконец-то нормально заживу! – вещал Сидякин, с аппетитом поглощая горячих креветок.

– А супруга составила список того, что нужно купить в первую, во вторую и третью очередь, – засмеялся Захар. – И денег снова оказалось мало.

– Откуда ты знаешь? – оторопел Гена.

– Тоже мне, теорема Пуанкаре.

– В общем, ты прав. Жена тут же затеяла ремонт, записала дочь на платные бальные танцы, купила новый холодильник, да еще влезла в кредит… В итоге денег как не хватало, так и не хватает. На мой взгляд, их стало даже меньше, чем было до защиты.

– Ничего нового. Знаешь, один мой знакомый – сейчас уже пожилой и далеко не самый бедный человек – как-то сказал: «Мир слишком огромен и удивителен. Не следует хоронить его под субботними пакетами из «Ашана» и отдыхом с женой в Сочи».

– Неплохо сказано.

– Сейчас ему уже за шестьдесят. Живет в Италии и счастлив. А все потому, что двадцать лет назад сумел сбросить с себя бремя семейного мученика и начать жизнь сначала. И, представь, дети благодарны ему.

Перестав жевать, Сидякин удивленно посмотрел на Захара.

– Да-да, Гена, – кивнул тот. – Он не только сам стал Человеком, но и смог дать им приличное образование и обеспечить нормальную жизнь…

После часа посиделок тема разговора, как водится, плавно перетекла на работу. Генка с трепетным любопытством расспрашивал Захара о странах, где тому доводилось побывать, об операциях, о боях, ранениях и наградах.

Очищая креветки и прихлебывая из большого бокала свежее пиво, Гурьев рассказывал. Не обо всем, разумеется, а лишь о том, что не носило гриф «Совершенно секретно». Но и этого было достаточно, чтобы школьный приятель слушал с открытым ртом, а потом долго восторгался услышанным.

– У тебя шесть боевых орденов?! – с придыханием переспросил он, когда Захар умолк.

– Шесть. И еще парочку господа чиновники зажали. Ну, да Бог им судья.

– Вот это да!

– Давай-ка теперь о тебе, – предложил капитан.

– Обо мне? Так ведь ты уже все знаешь. Женат, двое детей…

– Не об этом. Расскажи о работе.

Потускнев, Сидякин пожал плечами:

– Что в ней интересного? Езжу каждый день к десяти часам. Сижу в лаборатории либо перед микроскопом, либо перед монитором компьютера. Общаюсь с подопытными мышами, нюхаю проклятые препараты… Пропах уже ими с головы до ног. В шесть вечера составляю отчет, в половине седьмого еду домой. Вот и все мои «подвиги».

Последняя фраза была сказана с нотками такой безнадеги, что Захару опять стало его жалко.

– Ты когда-нибудь имел дело с вирусами? – спросил он.

– Только с ними и работаю. По крайней мере, последние лет семь.

– Ну и как?

– Что «как»?

– Как успехи? Ты можешь считать себя крутым вирусологом?

– Странный вопрос, – замялся Генка.

– Не скромничай, говори, как есть.

– Премии получаю регулярно. Начальство довольно. Диссертацию написал на тему «Закономерности мутаций малоизученных вирусов Средней Азии и Северной Африки». ВАК на защите поставила моей работе высшую оценку.

Встав с кресла, Захар в задумчивости подошел к окну.

– А в чем дело? Почему тебя заинтересовала моя работа?

– Скажи, – медленно повернулся Гурьев к приятелю, – у тебя есть какие-нибудь мысли по поводу изменения своей жизни? Или ты смирился и не хочешь ничего менять?

– Нет, почему же? Хотелось бы изменить.