Отравленные земли

«…Это же твоё время, тебе решать, на что его тратить; это твоя жизнь, тебе выбирать, какие твои иллюзии – любви, таланта или успеха – однажды рухнут и швырнут тебя на землю, поранив своими обломками». Но я как всегда промолчал. Забавно, иногда мне вообще кажется, что к моему скепсису по поводу увлечения Готфрида примешивается зависть: как человек, погружённый в работу и непрерывно кому-то нужный, сам я праздных занятий не имею. Но определённо, это не даёт мне покоя… иначе почему не имеющий отношения к вампирам разговор с сыном только что оказался мною задокументирован? Ох, Готфрид… остаётся только надеяться, что успехи служебные заменят ему успехи музыкальные и он будет счастливее, чем сейчас, когда раз за разом провожает меня – да и всех, кто опрометчиво соглашается послушать его музыку, а потом не чает сбежать, – обиженным, горящим но уже обречённо-понимающим взглядом?

Впрочем, пора вернуться к делам и темам несемейным.

За привычными мыслями о сыне мелькнула другая, косвенно связанная с утренней аудиенцией. Что-то в кваканье Мишкольца мне запомнилось, засело в мозгу. Ах да, кошки и собаки… Всё началось с того, что в том городишке не осталось кошек и собак, так? Видимо, они вспомнились мне потому, что сочинительство Готфрида непременно бы их распугало, от таких звуков бежать хочу даже я. Я вообще не ценитель музыки; из всех искусств более-менее близка мне одна живопись, игра фактур и красок в которой ярка, как жизнь. Так или иначе, смутно встревоженный непонятно чем, я в ту ночь плохо спал, много думал о всяких потусторонних глупостях и наутро постарался поскорее уйти в земные дела.

Следующие несколько недель разговоры о вампирах не прокрадывались под своды Хофбурга и Шёнбрунна. По крайней мере, императрица, видимо, понимая, что мне как учёному смешны эти пересуды, избегала их, и я был крайне благодарен. Нам и так хватало тем для обсуждения, начиная от очередного конфликта с венскими евреями и заканчивая полным нежеланием её величества в угоду собственному желудку хоть ненадолго, на полмесяца, отказаться от жирных супов и отбивных. В вопросах питания императрица – всё-таки невыносимая эпикурейка, и наша война, длящаяся десятый год, похоже, никогда не кончится. Насколько послушен её муж, настолько непобедима она, тайком от меня лакомящаяся то засахаренными фиалками, то мясным пирогом на пиве.

Мне напомнили о Каменной Горке только в феврале, и то было странное напоминание. В конце утренней аудиенции, отведя меня в сторону от прочих собравшихся в зале, её величество спросила вроде бы небрежно:

– Что, доктор, не забыли, как герр Мишкольц пугал нас сказками своего городка?

– Вне всякого сомнения, – подтвердил я, созерцая носки своих туфель и стараясь не выдать желчной иронии. – Как он, ещё воюет с вампирами и священниками?

Императрица кивнула, задумчиво опуская на подоконник свою по локоть обнажённую полную руку. Она выглядела рассеянной, и я не мог не отметить скверной перемены в цвете её лица, которая не укрылась даже под слоем белил и румян. Она тревожилась. О чём?

– С той беседы я получала от него письма трижды, – продолжила она. – Люди в Каменной Горке за время его отъезда вскрыли несколько могил и сожгли, обезглавив, ещё девять трупов сограждан. Якобы те восстали и, если бы не это… аутодафе, в вампиров обратились бы все местные покойники: заразились бы через кладбищенскую землю. Солдатам не удалось остановить надругательство… И это не всё.

Я невольно присвистнул, забыв, насколько мальчишеский этот звук и насколько неуместный. Впрочем, императрицу он слегка позабавил, она улыбнулась. «Хотя бы вы в недурном расположении духа, – читалось на её лице. – Но это ненадолго».

– Что же ещё?..

– Была вспышка смертей среди молодых горожан. Такое, конечно, случается, но для столь короткого срока цифра великовата, намного больше, чем прежде и чем в среднем по области. К одному из писем герр Мишкольц приложил заключения местных врачей; он пожелал дать мне понять, что ситуация объяснима и под контролем, однако… меня насторожили те бумаги. Я хочу, чтобы вы изучили их. Сможете забрать их в приёмной, они ждут вас у герра Крейцера. Настоятельно прошу не затягивать.

Распоряжение, да ещё столь категоричное, меня удивило. Что я мог сказать о смертях тех, кого не наблюдал при жизни? Откровенно говоря, мысль тратить на это рассчитанное по крупицам время меня не прельщала. Я постарался прощупать почву:

– И всё же… чем именно отчёты насторожили вас? Молодые люди точно так же, как старые, умирают от инфекций, затяжных простуд, пьянства…

Она непреклонно покачала головой.

– Увидите сами – и, думаю, разделите мои сомнения. Пока прибавлю одно: последнее письмо мною получено две недели назад; я немедля на него ответила. Больше Мишкольц не давал о себе знать, хотя срочный гарнизонный курьер с почтой успел доставить другую корреспонденцию из тех мест. Это беспокоит меня не меньше, чем бумаги медиков. В Моравии определённо происходит что-то, что от нас утаивают. Я этого не потерплю, от утайки до беды один шаг.