Отражание

Приборы работали беззвучно. Я, как ответственный за физиологические факторы, в последний раз измерил Добровольскому давление и проводил к зеркалу. Стекло оставалось твердым по углам, тогда как в центре начало морщиться по спирали, искажая наши отражения. Это, конечно, был иллюзорный эффект, но его еще предстояло объяснить.

Добровольский побледнел, когда появилось первое отверстие размером с пуговицу и принялось расти, окатывая края портала ртутно-образными наплывами. Сотрудники за нашими спинами медленно увеличивали нагрузку излучения до максимума. Вот в дыре уже снова стало видно сумрачное помещение этого же зала, а портал вырос до размеров экрана телевизора. Между тем вестибюлем и этим стекла больше не было. Да и вещи в зеркале больше не были отражением. Они были настоящими, то есть правое было правым, а левое — левым. Только всё было двадцатилетней давности. По другую сторону зеркала, рядом с рамой появилась старая урна с пепельницей, которую убрали четыре года назад по новым правилам для курильщиков. Оставалось только пролезть в эту дыру, не задев краёв “Рамы”, так как это обычно ломало аппаратуру или вызывало трудно устраняемые помехи.

— Ну, приятного похода! — сказал я и приготовился подсадить Добровольского. Зеркало было высокое и край Рамы доходил ему до бедра.

— Я не могу! — неожиданно пискнул наш пилот.

— Что?

— Не могу я… — В этот раз его голос, наоборот, стал хриплым. Я увидел в нем неожиданную перемену. Теперь он стоял в холодном поту и с глазами, остекленевшими от страха. — Понимаешь ли, о своих подумал и…

— Брось, ты же готовился. Давай, иди! — Я хлопнул его по спине.

— Нет, Паш. Нет! Ребята, простите. Не за себя боюсь, но…

— Ну что вы там? — застучал в стекло операторской наш инженер, — Время! Восемь секунд до кристаллизации!

Провалим эту попытку, второй долго не будет. Слишком много электроэнергии на нее уходит. Я взял Добровольского за руку — пульс, явно, за сто.

— Паш, иди ты, — выдавил из себя он и сбросил куртку с экипировкой.

Я понял, что мне его не переубедить, схватил куртку и прыгнул в Раму. Я обернулся. Зеркало уже сморщилось, запаялось, и гладкое холодное стекло отразило мое хмурое лицо.

— Трус! — сказал я своему отражению, обращаясь, однако, к Добровольскому, который уже не мог меня услышать. Он остался позади. Вернее — впереди. В будущем, если смотреть отсюда.

Я оглянулся в пустом институте. Всё было живым и таким настоящим. Пахло пылью, мокрой тряпкой уборщицы. Никаких особенных чувств, кроме волнения. Не верится, что это 1993 год. Я подошёл к окну. Так и есть. Деревья у входа и по аллее меньше, ниже. Нет новенького магазина по ту сторону улицы. А сломанная года три назад старая водонапорная башня еще стоит. У фонтана меньше трещин, асфальт старый, машины устаревшие, — их не так много, а тем более иномарок. В город пришло утро, люди скоро начнут отключать будильники, умываться, хмуро готовить завтраки и расходиться по своим делам и рабочим местам.

В восемь часов я услышал, как вахтер, наш нестареющий “ключник” Андрей Андреич открывает дверь. Я потихоньку поднялся по лестнице на третий этаж и скрылся в туалете, надеясь, что сам вахтер, в случае нужды, воспользуется удобствами этажом ниже. Когда коридоры наполнились голосами, я надел куртку, вышел, не поднимая ни на кого глаз, и быстро прошел мимо сотрудников, расходящихся по лабораториям и кабинетам. Не хотелось бы, чтобы меня узнали и спросили про седеющие виски. И тем более, я не хотел бы столкнуться с самим собой. Я прошел мимо вахты, отметив про себя, что ключник Андреич всё-таки выглядит если не моложе, то крепче. Он не такой седой, и я, оказывается, забыл, что он раньше был рыжим. Я вышел из института через главный ход на улицу, которая показалась мне немного шире. Ну конечно, — деревьям вдоль неё ещё предстояло разрастись. Я глубоко вдохнул городской воздух. Так довольно благополучно начался мой эксперимент.

Сначала я только бродил по тротуарам, не замечая утреннего осеннего холода. Как всё-таки город изменился за эти двадцать лет. В чем-то помолодел, в чем-то постарел. Вот, например, свеже-оштукатуренный кинотеатр. Со знакомых старых стен исчезли разводы, трещины и царапины, которые появятся в течение ближайших декад. Рядом стоит небольшой частный сектор с сараями, а я привык уже видеть на этом месте две белоснежные многоэтажки. Делать мне было положительно нечего, — я гулял так целый день, и мне ничуть не было скучно.

Я съел бутерброды, и выпил картонку сока. Мусор не стал бросать в урну, а смял и запихал обратно в карман куртки. Газеты в парке я не нашёл, зато нашёл кое что получше — новенький, неиспользованный, еще пахнущий типографской краской абонементный талон, которым перестали пользоваться в общественном транспорте ровно восемь лет назад. То есть два года спустя. Я вынул из кармана герметичный конверт, заклеил абонемент в капсулу и застегнул карман с находкой на молнию. Это будет хорошим вещдоком для научной комиссии.