Отражение

После тяжелой ночи я проснулся рано и, лежа в постели, смотрел, как в окна вползает серый ноябрьский рассвет. Я думал о своих проблемах, и мне хотелось зарыться под одеяло и никогда оттуда не вылезать. Подобные чувства, должно быть, знакомы не мне одному. Хорошо, мрачно думал я, когда человек доволен собой, когда он с радостью ждет наступления нового дня и не думает ни о злобных полумертвых бабушках, ни о своем позоре, камнем лежащем на душе. Мне, как человеку по натуре беспечному, принимающему вещи такими, каковы они есть, претила мысль, что я загнан в угол и что единственный выход из создавшейся ситуации — это действие.

Так было всегда. Никогда в жизни я сам ничего не искал. Я принимал то, что само плыло в руки. Фотографией я стал заниматься потому, что попал к Данкану и Чарли. А скачками — потому что мама сунула меня к тренеру скаковых лошадей. А если бы она оставила меня у фермера, я бы наверняка вязал снопы.

Выжить в жизни мне помогло умение брать, что дают, по возможности приносить пользу, быть тихим и уступчивым. Поэтому неудивительно, что пассивность, сосредоточенность на своем внутреннем мире и сдержанность превратили меня в человека, всячески избегающего конфликтов и не желающего ни за что бороться.

Я так долго приучал себя не хотеть того, что мне не предлагают, что в результате не хотел практически ничего. Я не принимал никаких кардинальных решений. Все, что я имел, пришло ко мне само.

Гарольд Осборн предложил мне небольшой дом и работу жокея. Я согласился. Банк предложил мне ссуду. Я согласился. В местном гараже мне предложили машину. Я ее купил.

Я понимал, почему плыву по течению и жду, пока меня куда-нибудь вынесет. Я знал причину своей пассивности, но не испытывал ровным счетом никакого желания круто изменить ход вещей и стать хозяином своей судьбы.

Я не хотел искать свою сестру и не хотел терять работу у Гарольда. Конечно, можно было продолжать жить, как живется. Но я вдруг почувствовал, что мне становится все сложнее плыть дальше без руля и без ветрил.

Раздраженный, я оделся и спустился вниз, по дороге заглянув к Стиву. Он спал как убитый.

Кто-то слегка прошелся по кухне веником, собрав в кучу разбитую фаянсовую посуду и рассыпанную крупу. Кофе и сахара не было — еще вчера вечером я видел, что они валяются в пыли; зато в холодильнике я обнаружил яйца и молоко. Я выпил молока, а потом, чтобы как-то убить время, решил осмотреть комнаты внизу.

Естественно, прежде всего меня интересовала лаборатория Джорджа Миллейса, но кроме широкой скамьи, стоявшей у одной из стен, двух глубоких раковин — у другой и пустых полок здесь мало что уцелело. Там, где раньше стояло фотооборудование, теперь на стенах растеклись неряшливые пятна, а по подтекам на полу я определил, что здесь хранились химикаты.

Я знал, что, в отличие от большинства профессиональных фотографов, Джордж почти все свои цветные пленки проявлял и печатал сам. Проявление цветных слайдов и негативов — работа сложная и трудоемкая, поэтому многие предпочитают доверять ее большим коммерческим лабораториям. Данкан и Чарли посылали проявлять туда все свои цветные пленки, а у себя печатали только фотографии с негативов.

Джордж Миллейс был неприятным человеком. Но — мастер высшего класса, этого у него не отнять. Судя по всему, у него было два увеличителя: большой и поменьше.

Помимо увеличителей, у Джорджа Миллейса был электрический экспонометр — для определения нужной выдержки, и уйма проявочного оборудования, и аппарат для сушки готовых отпечатков. У него было несметное количество различной фотобумаги всех размеров и светонепроницаемые пакеты для ее хранения. У него были стопки папок, в которых он хранил свои работы в алфавитном порядке, лабораторные фонари, мензурки, резаки для фотоснимков и светофильтры.

Все это теперь исчезло.

Как большинство серьезных фотографов, Джордж хранил непроявленные пленки в холодильнике. Стив говорил мне, что они тоже исчезли. Не исключено, что валяются где-то в разгромленной кухне.

Без всякой цели я пошел в гостиную и включил свет, раздумывая, когда будет удобно разбудить Стива и сказать, что я ухожу. Полуубранная комната выглядела холодной и мрачной: невеселое зрелище для бедной миссис Миллейс, когда она вернется домой. Я не привык сидеть сложа руки, поэтому, от нечего делать, решил закончить вчерашнюю уборку: не спеша поднял осколки ваз и лоскутки ткани, достал из-под стульев мотки шерсти и обрывки ниток.

Из-под дивана выглядывал большой черный светонепроницаемый конверт — обычный предмет в доме фотографа. Я заглянул внутрь, но не нашел ничего, кроме квадратного кусочка прозрачной пленки размером примерно 8 на 8 сантиметров, с трех сторон обрезанного ровно, а с четвертой — волнисто. Отходы производства. Я снова сунул его в конверт и бросил в мусорную корзину.