Отражение Беатриче

– Чичас принесем! – ответил старушечий голос.

Краснопевцев пересел на кровать и задрожавшей рукой погладил ноги Анны под одеялом. Она покраснела.

– Анюта...

– Не нужно сейчас ничего говорить! – сказала она умоляющим голосом. – Не нужно сейчас! Я другое хотела...

– Конечно! – пробормотал он и, наклонившись, начал целовать ее колени под одеялом. – Все так, как ты хочешь. Конечно, конечно...

– Они говорят, что все будет... со мной... Они говорят: хорошо. Я поправлюсь...

– А как же иначе? – Он не поднимал голову, чтобы она не увидела его мокрых глаз, и все быстрее и быстрее целовал ее колени под одеялом. – Поправишься скоро! На дачу поедем...

– Ты Варю-то видел? – спросила она.

– Еще бы! Ресницы! Длинней, чем твои!

– Сережа, постой. Посмотри на меня.

Он оторвался от ее коленей.

– Если я умру. – Она ясно светлыми, уставшими глазами смотрела на него. – Подожди. Я не думаю, что это будет. И я не этого боюсь. Не этого. Я за нее боюсь.

Краснопевцев понял, что она говорит о ребенке.

– Я маме с папой этого не могу сказать. Не смею. Потому что они... – Она запнулась, подыскивая слова. – Я для них – все равно, что она – для меня.

– И ты – для меня, – прошептал Краснопевцев и, наклонившись, снова начал целовать ее колени под одеялом.

Она глубоко вздохнула. Не поднимая головы, он нащупал ее руки и осторожно сжал их обеими руками. И вдруг, – он не успел заметить, как это случилось, – та самая молодая и оборванная вдруг появилась перед его ослепшими от слез глазами. На руках у нее был ребенок, замотанный в грязные тряпки, но теплый, живой, – он даже увидел его круглый лоб. Он знал, что сейчас она должна наклониться, чтобы зарыть этого ребенка в гнилую солому и побежать к реке. Но он не успел ужаснуться: она, эта женщина, тихо прошла, не глянув на стог, и, тихо качая ребенка, исчезла.