Отражение души

Город стал ареной безжалостной борьбы: поджоги, похищения, убийства, взрывы, в ход шло все, что имели на вооружении все стороны конфликта. Как более организованные, победу, в конце концов, одержали отморозки Шакала. Те из старых воров, кто не подчинился воле новоявленного «Аттилы» были уничтожены или бежали из страны, остальным осталось довольствоваться тем, что великодушно отдал им новый хозяин теперь уже всего государства в государстве. Основной поток денежных средств проходил через него. Платили все, начиная от крупных бизнесменов, до лоточников на рынке. Куда потом девались огромные средства, знал лишь Шакал и его личный финансист, с помощью которого деньги перекачивались в иностранные банки. Простым исполнителям это было просто не интересно. Все, кто работал на него, получали солидные деньги и не интересовались тем, что могло быть опасным для жизни. Быть членом организации самого Шакала было престижнее, чем охранять президента Соединенных Штатов. Сам большой босс ездил на шикарном бронированном мерседесе, что для бывшей республики было неслыханной роскошью. Его всегда сопровождали две машины сопровождения, с вооруженными до зубов и хорошо обученными телохранителями. К глубокому сожалению, Шакалу еще приходилось считаться с мнением других представителей мира разбоя и насилия, воровские традиции которых еще прочно держались и держали в повиновении многих. В основном, это касалось старых воров союзного значения, которые еще отбывали свои сроки в лагерях бескрайнего Союза, и до которых добраться было попросту невозможно. В недалеком будущем их всех ждала одна участь, скорее всего, смерть. Он не собирался делиться ни с кем. Среди политиков «новорожденного» государства у него было много своих «протеже», на помощь которых он мог в любой момент рассчитывать. У простых граждан складывалось впечатление, что если Бог всемогущий на небе, то здесь всемогущий Шакал, и с этим никто ничего не мог поделать. И все было хорошо, как вдруг, как снег на голову, пришло известие о дерзком ограблении самого Шакала, которое застало последнего в родном Кутаиси. Узнав, что кто-то нагло и дерзко бросил ему вызов, он немедленно лично отбыл в столицу в сопровождении охраны и сорока наиболее преданных ему людей. Параллельно он отдал распоряжение одному из своих помощников связаться со всеми ворами в законе, кто находился в стране, и организовать немедленно встречу. Он был уверен в том, что произошедшее дело рук его конкурентов, поэтому не собирался долго думать над показательным ответом. Приезд в Тбилиси «самого», для людей, позволивших себя ограбить и при этом не получить серьезных повреждений, не сулило ничего хорошего. Остановившись в своей «загородной резиденции», как называл свой дом Шакал, он сразу потребовал привезти к нему провинившихся. Потеря ста тысяч была не слишком ощутимой, даже если принять в расчет его патологическую жадность. Такую сумму ему приносили едва ли не каждый день «сборщики податей». Решение наказать тех, кто был в этом виноват, было продиктовано желанием показать всем, кто на него работал, что пощады не будет никому.

− Трудно объяснить причину, по которой пятеро обреченных, подозревающих, что может с ними произойти, добровольно отправились навстречу неизвестности, даже не подумав о побеге или возможности скрыться в другом городе. У массивных, отлитых из чугуна ворот их встретили мрачного вида охранники и без лишних слов предложили спуститься в подвальное помещение, где размещался тир. Войдя в плохо освещенное помещение, их взору предстала не менее ужасная картина. Шакал сидел в кресле, установленном посередине подвала, закинув ногу на ногу, и отрешенно смотрел в потолок, не обращая внимания на вошедших, всем видом подчеркивая свое пренебрежительное отношение к ним. Чуть сзади него полукругом стояло несколько громил. Не трудно предположить, что чувствовали в этом мгновение люди, сами пришедшие на бойню. Сомнения в том, что живыми отсюда никто не уйдет, развеялись сразу же, как только под их ногами зашелестел заботливо уложенный на пол целлофан. Воля обреченных была парализована, животный страх сковал их в своих объятиях. Как кролики перед удавом, они застыли в нескольких метрах от человека, в чьих руках была их жизнь. Шакал чувствовал их состояние каждой клеточкой своего тела и получал от этого необъяснимое удовольствие. Выдержав паузу, он заговорил дрожащим от предвкушения расправы голосом.

− Геро, подойди поближе, – обратился он к старшему группы, которому поручалось оберегать «общак», – скажи, дорогой, разве я тебя или твоих людей когда-нибудь чем-нибудь обижал, или я мало вам платил за ваши труды? Скажи громко, пусть все слышат, было ли с моей стороны что-то такое…

− Господин Аслан… – попытался подать голос обвиняемый, но был остановлен резким жестом хозяина, который картинно раскинул руки в стороны, как бы апеллируя к присутствующим.