Отражение птицы в лезвии

– Не бойся. Я не читал. Доверься слову моему, как доверился рукам моим, ибо слова и жесты мои суть едины…

Аттон сжал комочек в кулаке, и тихо, так, чтобы не услышали у костра, произнес:

– Ты монах… Из далекой обители Долгор…

Мерриз улыбнулся в ответ.

– Ты обвиняешь меня в святости?

– Ты за мной через пустоши…

– Угу… А до этого, шел за тобой до Тарра. Я думаю, что нам обоим есть что скрывать…

Аттон обернулся и посмотрел на Файю.

– Он знает, что ты монах. Но знает ли он, откуда ты?

– Для того, чтобы верить, знание не обязательно, порою, даже вредно… Файя платит долги. Мне. Тебе… Скажи, Птица-Лезвие, а огры, они какие?

Аттон потемневшим взглядом уставился на Мерриза, но тот смотрел на него чистыми мальчишескими глазами, так, как сам Аттон смотрел когда-то на своего отца, вернувшегося из очередного путешествия. Он задумался.

– Они… Они сильные, честные, глубокие… Не такие, как мы… В них нет коварства, озлобленности. Они другие…

Мерриз, совсем как мальчишка, смотрел на него широко раскрытыми зелеными глазами.

– А других нелюдей ты видел?

Аттон кивнул:

– Видел… Эльфов. Гремлинов. Тварей Холода… Неужели, ты, странствую по Лаоре, не встречал никого?

Мерриз помрачнел.

– Да нет. Как-то не довелось. Людей вот повидал всяких, и таких, что покажутся страшнее любого огра.

– И такое бывает… – Аттон встал, прошел к костру, и натянул на себя сырые штаны и рубаху. Потом вернулся к Мерризу.

– Ну ладно, монах… Ты спас мне жизнь. Если позволят духи Иллара, я верну тебе долг… Но теперь скажи мне, не моей ли дорогой ты идешь?

Мерриз встал, поправил висящие по бокам мечи в ножнах из черного дерева, накинул плащ и расправил плечи. Перед Аттоном стоял суровый и жестокий монах из далекой загадочной обители.

– Наши дороги пересекались, Птица-Лезвие… Дороги людей пересекаются не по их воле, а по воле Всевышнего. Ибо только ему ведомо, куда вьётся спираль Бытия. Я подставил тебе плечо помощи. Может, в какой-то точке пересечения, ты выдернешь мою голову из грязи…

– Ты святой… Я знаю, монахов Долгора выпускают в мир только, после того как они свершат подвиг во имя Иллара, и обретут святость… Если ты скрываешься, значит тому есть повод. Но я не хотел бы, чтобы ты становился у меня на дороге…

Мерриз промолчал. Он вытащил серебряную цепь и заплел волосы в толстую косу. Потом достал из своего мешка моток суровой нитки и огромный ржавый крючок.

– Хочешь рыбки? Здесь должна быть замечательная рыбалка!

Аттон улыбнулся и покачал головой. Суровый монах исчез. Перед ним стоял азартный мальчишка, с горящими от возбуждения глазами.

– Лови. Надоела солонина, подавись ею джайлларские свиньи… – он заметил, приближающегося к ним по берегу озера человека, и, махнув рукой Файе, пошел на встречу.

Рыбак стоял перед голым Крабом, и сокрушенно качая головой, не отводил взгляда от черного лезвия секиры. Файя неистовствовал:

– Что ты несешь, Джайллар тебя забери! Какие, к свиньям, Ваши Превосходительства? Я подданный Великого Герцога Аведжийского Фердинанда, и срать хотел на всех ландграфов с маркизами, вместе взятых… Я Арукан Бодиус Виктор Анжелика Файя! Я все ихние регалии у себя в нужнике вешал! К моему батюшке сам банкир Сигизмунд Монтесса, со своим братом Соломоном захаживали, пропустить стаканчик. Да я…

– Подожди, Старый. – Аттон прервал поток ругательств и обратился к старику. – Повтори еще раз, почтенный, что велел тебе передать тот самый, на коне?

Рыбак потупился, морщинистое лицо его подергивалось от страха.

– Господин велел передать господам купцам, что бы они оставили свой товар и… – Он взглянул на побелевшие пальцы Краба, сжимающие секиру, и замолчал.

– Продолжай, почтенный, не бойся. – Аттон ободряюще похлопал его по плечу.

– Чтобы господа купцы, значить, бросили свой товар и катились в свою Аведжию, пока целы. – Старик выпалил все одним духом и вжал голову в плечи, словно, ожидая неминуемой страшной смерти. Аттон спокойно посмотрел на взбешенного Краба.

– И что же, господа эти – разбойники?

Старик, осознавший, что убивать его сейчас не собираются, бодро замахал головой.

– Нет, что вы, господин купец… Я же говорю. Войско это, ландграфа нашего… Все в форме, с гербами, и рыцарь, тот что передать велел, на коне, важный такой… В латах… Маркиз, говорит.

– А что, старик. Может война, какая началась? Мы долго в пути уже…

– Нет, господин купец… Не было войны. Вот змей вчерась прошел, небесный. Рыбы из озер вымыло, страсть как много. А про войну не слыхали ничего…

Аттон посмотрел на Файю.

– Нет разбойников, нет войны… Обнаглел, видать, молодой ландграф, если такое себе позволяет. Может, в Зиффе арионы стали Имперские, как думаешь, Краб?

Файя уже взял себя в руки, и косясь злым глазом на рыбака, напяливал штаны.

– Не знаю, Птица-Лезвие, не знаю… Кто там, Император ли, ландграф… Пусть хоть сам архиепископ сунется. Не было такого, что бы Старый Краб Файя товар свой добровольно отдал. И не будет! – Застряв в штанине, он запрыгал на одной ноге, – что встали, остолопы! К обороне готовьтесь!

Молодой аведжиец, почесав грязную шевелюру, проворчал: