Отражение (СИ)

- Погибла ребёнком, - Илло пожал плечами. – Несчастный случай.

Атту с удивлением посмотрел на него. Какое-то неестественное спокойствие. Никогда не слышал о том, что у Илло была сестра.

- Я потерял её. Тогда мне тоже пришлось нелегко. Время как кривое зеркало, верно? Всё повторяется. Отражается. Вновь и вновь.

Он положил руку на лоб Атту. Она оказалась тёплой и очень мягкой. А ведь этими руками…

- Я хотел спросить, - Атту старательно борется с накатившей сонливостью. – Вы забрали то ожерелье, что дарили ей? Вам вернули его? Изумрудное ожерелье Вашего рода… с символом на каждом камне.

Сквозь сгущающуюся дремоту слышно мягкое удивление в голосе чародея:

- О чём ты, Атту, я никому не дарил его. Я всегда носил его сам.

Слова распадаются в сознании охотника, разлетаются отдельными кусками, общий смысл теряется. Он погружается в волшебный сон, дающий отдых от страданий.

В первые минуты после пробуждения Атту не помнил вообще ничего. Чуть позже он решил, что отныне это единственная доступная ему форма счастья.

- Улса, можно спросить?

- Да?

- У нашего господина была сестра. Что с ней случилось?

Тишина и быстрые шаги. Улса подошла к постели и склонилась близко-близко, к самому лицу безумца.

- Атту, никогда, слышишь меня, никогда не поминай её в присутствии Илло Вхархелиса. И о родителях их тоже не говори.

- Хорошо, я понял, - Атту попытался отпрянуть, но не вышло. – Я ничего не буду говорить. Но что с ними случилось-то?

- Не твоё дело, - ворчливо огрызнулась Улса, распрямляясь. Она казалось действительно рассерженной, но Атту не понимал, что он сделал. – Сгорели. Утонула. Неважно… Они плохо умерли.

- Как Ирса?

Улса впилась в Атту настолько злым взглядом, что он подумал, что сейчас она ударит его. Повисла тишина. Постепенно напряжение пропадало из взгляда пожилой эльфийки. Атту готов был поклясться, что сейчас он услышит «да». Но Улса только прошептала:

- Бедный мой мальчик, - и вышла из комнаты, утирая слёзы.

С тех Атту как будто пошёл на поправку. Он стал просить приносить ему книги и работу. Стал читать. Попросил флейту. Тихонько наигрывал на ней грустные мотивы. Улса поначалу встревожилась, но Атту не увлекался музыкой слишком сильно. Постепенно он начал помогать Улсе с работой по дому. Отпускать его без присмотра она не отваживалась, но позволяла ходить с ней по всему поместью. Перестал задавать вопросы об Ирсе. Не поминал больше в досужих разговорах и чужих сестёр. Он начал рисовать. Правда, никому не показывал своих рисунков, работал по несколько дней над одной картиной, а потом уничтожал её. Спокойно, без злости, но то ли что-то ему не удавалось, то ли Атту просто не хотел, чтобы видели содержание его работ. Только всё время просил то новых красок, то карандашей.

Однажды Атту забыл в своей комнате оберег, который подарил ему Ройро в последний визит, и оставил Улсу инспектировать работу кухарок в одиночестве, решив быстро сбегать за полюбившимся кулоном из красноватого камня. Когда он подошёл к дверям своих покоев, забытый было инстинкт охотника вдруг завопил об опасности. Атту метнулся в тень и, выждав какое-то время, тихо прокрался в собственные покои. Что могло ему угрожать в цитадели Вхархелисов?

Прежде, чем Атту придумал ответ на этот вопрос, он услышал шорох в дальней комнате. Один, следом другой. Точно, там кто-то есть. Атту прикусил губу. В той комнате находился мольберт с почти законченной очередной картиной. И он точно помнил, что запер в неё дверь, когда выходил. Воришка? Или кого-то замучало любопытство, что же он рисует целыми днями? Наверняка это Ройро! Вон как он пытал его, расспрашивая и так, и эдак, заходя с разных сторон, «какие образы тебя преследуют?», «как ты думаешь, что более интересно, живое лицо или виды природы?», ещё бы про надкушенное яблоко на табуретке спросил, никогда ведь не мог не быть прямолинейным!

Он не стал подкрадываться слишком близко: Ройро сам охотник, услышит или подскажут инстинкты, выпрыгнул резко, стремительно, помня до сантиметра, как оставил мольберт, прыгнул всем телом, ударил о стену, прижав к ней свою жертву, а затем уже посмотрел, чью шею сжимает в руках.

И отпрянул едва ли не ещё быстрее, словно схватил ядовитую сколопендру. Полуоткрытый будто в неслышном стоне страсти рот изогнулся усмешкой.

- И тебе привет, Атту-охотник, - тонкие пальцы коснулись горла, пробежали по коже быстрыми движениями, и ссадины-ушибы исчезли без следа. – Знаешь, эта твоя работа превосходит все предыдущие.

Илло кивнул на недорисованную картину.

- Почти как живое. Почти. Не хватает самой малости. Бери мольберт, краски, пойдём со мной.

Под пристальным взглядом ореховых глаз Атту не нашёл сил перечить.

Он привёл его в гостиную своих покоев. Не дав времени толком осмотреться – а вещей было много, в основном книги, свитки, какие-то странные предметы непонятного назначения, приборы или приспособления для чего-то загадочного – указал на место у окна для мольберта.

- Ты не передал всех переливов оттенков. Это немудрено, оно постоянно меняется. Сложно рисовать, не видя перед собой.