Отражение (СИ)

Том спустил ноги — сначала одну, потом другую. Птиц много: хлопанье крыльев, топоток и резкие, сиплые крики вокруг. Дверь закрылась с сухим щелчком, Гарри с той стороны прилип к стеклу. Когда Том проходил мимо белых комочков, они разевали клювы и старались клюнуть в ногу, но сами не приближались. Кто бы мог подумать, что эти крохи загнали людей в норы, а белая раскраска стала воплощением всеобщего ужаса? Скоро её, наверное, будут представлять только в сочетании с красными пятнышками крови…

В случае с шерифом всё оказалось почти так же ужасно, как с конюхом. Разве что глаза ему оставили — зато всё лицо в глубоких ранах, вена на шее прокушена. Пальцы правой руки, которые лежали внизу, на сиденьи, расклёваны до костей.

Одну птицу шериф всё-таки убил — очевидно, ей «посчастливилось» попасть между его кулаком и лобовым стеклом. И вот теперь она лежала на приборной панели загадочным иероглифом, раскинув крылья и выставив вверх лапы.

Том вытащил шерифа, взвалил его на плечо и перенёс в кузов. Получилось, может быть, не так ловко, как с конюхом — Бэй был тяжелее, — но привлекать мальчишку не хотелось.

Потом он проведал мисс Янг, которая, оказывается, успела укрыться в доме, а на обратном пути, повинуясь внезапному порыву, вернулся за мёртвой птицей.

Остаток дня отложился в памяти, как гниющий кусок плоти. Птицы как будто впали в летаргический сон, и выходили из этого состояния, только когда к ним приближались — разевали рты, демонстрировали облезлые крылья. На раны их садились мухи. Где-то слышались выстрелы. В домах хранилось оружие, и многие решили, что настало время ему поработать. Люди точно так же сбивались в стаи: дикие, с кривящимися ртами и глазами, автоматически расширяющимися от ужаса при виде чего-то белого или крылатого. Том и Гарри ни с одной такой группой не встретились. Может, на то была воля случая, а может, Том намеренно вёл машину в объезд.

Мало кто отваживался казать нос наружу, но в окнах мелькали перепуганные лица.

Каждый раз, когда они находили дом с разбитыми окнами, Том стучался в дверь. Если никто не открывал, он проникал внутрь — через окно ли, или как-то иначе — и шёл искать тела. Иногда он действительно их находил, чаще — лишь испуганных жильцов, которые успели укрыться в подвале или забаррикадироваться в какой-нибудь комнате.

— Радио молчит. Телефоны не отвечают — нигде не отвечают! — причитала одна женщина.

— Нас спасут, — сказал Том. — Если никаких новостей нет, это не значит, что ничего не делается.

Впрочем, уверенности в голосе сильно не доставало.

Он подумал: как жалко, что Бэй приказал долго жить и попросил подкинуть его до холодильников. Городу не доставало сильного лидера, того, кто подхватил бы верёвочку улетающего в небо воздушного шарика. Он, Том, взял на себя заботу о мёртвых — о всех мёртвых, забирая с собой даже птичьи трупы. Хорошо бы нашёлся кто-нибудь, кто бы позаботился о живых.

Они вернулись за Мозесом — оставшееся в кузове место Том приберёг для него.

— Если хочешь, малыш, можешь найти тех ребят, что занимаются спортивной охотой. Уверен, они тебя не обидят, — сказал Том, когда освободился от ноши. В кузове у него нашёлся обширный тент, и сейчас руки вытряхивали из его складок капли прошедшего накануне дождя — Или вернуться в приют.

Гарри покачал головой. Губы его превратились в тонкую белую полоску.

— Я помогу вам разгрузить машину.

Дорога разбита, но пикап теперь ехал ровнее. Просел под весом. Из-за поворота, из-за чахлой дубовой рощи показалась скотобойня с холодильными камерами.

Когда всё было кончено, Том и мальчик устроились на передних сиденьях пикапа, открыв двери и спустив вниз ноги. Том пытался согреться, хлопая себя по плечам — кажется, холод склепов угнездился глубоко в порах его кожи. Гарри достал папиросу, спички, и пытался прикурить дрожащими руками. Он честно помогал Тому таскать тела, и теперь нуждался в толике тепла — пусть даже такого, искусственного.

— Интересно, будут они ещё нападать? — спросил он.

Том посмотрел в небо. Пока ещё ни единого просвета. Ни единой, даже небольшой прорехи, куда могло бы сунуть свой нос солнышко.

— Если мы ещё не поняли то, что пытались они вдолбить в голову своими клювами — конечно, будут.

— А как это понять? Вы — поняли?

Том помедлил с ответом.

— Думаю, это можно понять только коллективно. Я бессилен и глуп, пока кто-то где-то орёт и стреляет из ружья. Пока в людях осталась хоть капелька ненависти — мы ничего не поймём.

Гарри пожал плечами, посмотрел в сторону рощи, мимо которой они проезжали. Она хранила гробовое молчание. Всегда были звуки: птичьи трели, шум, когда кто-то неосторожный ронял с веток жёлуди. Их отсутствие било по ушам гораздо сильнее, чем любой, самый громкий, шум.

— Они боятся, — сказал он. — Очень страшно, когда где-то что-то идёт не так, как шло всю жизнь.

Когда горький дым наконец наполнил кабину, Гарри спросил:

— Мы оставим их здесь?

Том покачал головой.

— Мы не сможем вырыть сразу столько могил.

— А птиц?

— Я сам прослежу, чтобы их похоронили как подобает. Если кто-то будет против, сам их похороню.