Отражение тайны

Что за горн пред ним пылал?
Что за млат тебя ковал?
Кто впервые сжал клещами
Гневный мозг, метавший пламя?

Чумной Доктор не находил себе места. Словно каждый вновь пришедший человек выталкивал, выпихивал эту птицеобразную фигуру, изгонял прочь. Доктор появлялся то на одном, то на другом ряду, иногда даже пытался метнуться к выходу с площади, но, будучи приглашенным, не мог покинуть ее.

А когда весь купол звездный
Оросился влагой слезной, —
Улыбнулся ль наконец
Делу рук своих творец?

Гобелен за ее спиной зашевелился. Сначала медленно и едва ощутимо, потом все сильнее и сильнее, пока не заходил ходуном, словно под порывами пустынного бурана. И среди движения гобелена она чувствовала и еще одно – рождение чего-то нового, могучего и великого.

Неужели та же сила,
Та же мощная ладонь
И ягненка сотворила,
И тебя, ночной огонь?

И два огромных тигра, сплетя свои гибкие тела, в едином прыжке ринулись на Чумного Доктора.

И исчезли вместе с ним во всполохе света, рассыпавшись солнечными зайчиками.

Тигр, о тигр, светло горящий
В глубине полночной чащи!
Чьей бессмертною рукой
Создан грозный образ твой?

—

тихо закончила она.

* * *

– Мама, мама! – мальчишка прыгал за окном, пытаясь подтянуться на подоконнике. – Мама!

– Что тебе? – мать подняла голову от гобелена.

– Мама! Мы нашли в овраге такое!

– Что – «такое»?

– Мама, иди посмотри! Мама, это здорово!

– Потом, хорошо? Вы же никуда это «такое» не денете?

– Нет! – мальчишка замотал головой. – Нет, мы спрячем это в наши сокровища!

– Вот и славно, – кивнула она. – А я потом как-нибудь совершу набег на ваши сокровища. Хорошо?

– Хорошо! – он еще пару раз подпрыгнул, а потом побежал обратно к оврагу.

Приятели толпились на краю, шумно обсуждая находку, валявшуюся у них прямо под ногами.

Старый плащ, перчатки, какая-то палка с крюком, поношенная сумка. Стеклянные линзы, странный кожаный чехол, истрепанная шляпа.

И еще «такое».

Череп.

Странный, не похожий ни на один виданный доселе. Чуть больше человеческого, с массивными костями. И, видимо, очень прочный и тяжелый.

С вытянутыми челюстями, – как будто сложенными в клюв, – и огромными провалами глазниц. Словно останки гигантской птицы. Неведомой, страшной и чужой. Не из этого мира.

– Теперь уж стонов никаких
Из этой кости не исходит,
И сим единым не походит
Она на черепы живых

[3] —

пробормотал какой-то мальчишка, даже не успев понять, зачем он, собственно, это делает.

Череп дрогнул и рассыпался в прах.

2 …черпает знания в старых книгах…

… запрещено препятствовать пользоваться нашей книгой достойным людям. Скажи им правду и дозволь пользоваться нашей книгой, и не бойся, тут нет греха. Эта книга пусть будет им помощником в пору необходимости и нужды, при бедности и на чужбине, или по какой-либо ещё из причин…

Абу Бакр Мухаммад ибн Закария ар-Рази, «Книга Тайн»

Шекспир Универсум

Большую комнату освещают четыре светильника, расположенные по углам. Круглое зеркало, висящее над кроватью, переливается бликами пламени, словно прощаясь. Ведь его скоро разобьют, раскрошат на мелкие осколки, чтоб навсегда исчезла та картина, которую оно успело запечатлеть в тонком слое амальгамы. Кровать – на мраморном постаменте, высокая, с резными спинками, размерами под стать комнате. На кровати взбитыми сливками вспухают кружевные простыни. С медного крюка, вбитого в потолок, свисает тонкая сеть.

– Балдахин, – услужливо пискнула подсказка.

Корвин заинтересовался этим странным словом и даже проговорил его несколько раз. Почувствовав, как оно ворочается под языком тяжелыми камушками-слогами (бал – самый большой, да – поменьше, хин – совсем маленький), он с отвращением выплюнул его, уже начиная сожалеть, что выбрал режим реального антуража. Текстуры выглядели крикливо, отвлекали. Ну кому могло прийти в голову спать на таких кроватях, с которых если свалишься, наверняка сломаешь шею? Да ещё отгораживаться этим самым бал-да-хином от кровососущих насекомых. Комар, семейство двукрылых, группа длинноусых, у самцов челюсти недоразвиты, они не кусаются, в отличие от самок, подсказка тут как тут.

И только Део, лежащая поперёк кровати, волновала его, как и в тот день, когда он перелистал страницы Универсума первый раз. Разве что улыбка сейчас не играет на её губах, глаза закрыты, длинные ноги запутались в скомканном одеяле. Ещё всё портили синюшные пятна, выступавшие на белой шее. О них, об этих пятнах, теперь шла речь.