Отражение удара

Старков, писатель, презентация… Черт, я ведь даже не знаю, где он живет. Я не знаю, а мой непутевый братец знает. Он, наверное, вообще знающий парень, сообразительный. Однако, пора и мне пошевелить извилинами.

Забродов… Что ж, Забродов так Забродов.

— в десять? Так рано?

— Так ведь они же поссорились, — словно оправдываясь, отвечала Алла Петровна. — И потом, я не помню точного времени. Может быть, была половина одиннадцатого.

— Неважно. Все равно Старков был убит намного позже, и нет никаких доказательств того, что он поехал домой… А кстати, Сергей Дмитриевич, давайте мы вас спросим!

— А? — встрепенулся Сергей Дмитриевич. — Меня? О чем?

— Ну, вы же, наверное, в районе одиннадцати часов были дома?

— Нет, — не подумав, ляпнул он, но тут же поправился. — То есть, да, конечно. Просто в районе одиннадцати… точнее, даже в начале двенадцатого я выносил мусор, и вот…

Он оборвал фразу, не закончив, и тут же испугался, что сейчас спросят, что, собственно, должно означать это его «вот», но спросили о другом.

— А вы, случайно, не встретили вашего соседа? Если с презентации он поехал прямо домой, то вы вполне могли столкнуться на лестнице.

— Нет, — сказал он, поймал удивленный взгляд жены и понял, что загнал себя в волчью яму собственной глупой болтовней.

— А машина Забродова стояла во дворе? У него старый «лендровер»…

— Знаю. Нет, не стояла.

Теперь Сергей Дмитриевич попер напролом. Он шел ва-банк, зная, что терять уже нечего, и никакая ложь не изменит того факта, что жена все поняла. Одно коротенькое «нет» решило дело, и теперь он мог спокойно громоздить вранье на вранье — жене и так все было ясно, и все теперь зависело только от нее.

— Я вам даже больше скажу, — продолжал он, закусив удила. — Я только что вспомнил. Где-то около часа ночи я вышел на кухню покурить. Окно у нас тут, как видите, во двор… Так вот, «лендровера» на стоянке не было. Я еще, помнится, удивился: где это нашего соседа носит?

Майор значительно посмотрел на Аллу Петровну.

— Вот видите.

— Да, — тихо сказала она, глядя в пол, — вижу.

— Тогда подпишите протокол, — оживился Гранкин, — и я, пожалуй, пойду. Что-то я у вас засиделся.

— А чай? — очень натурально удивился Шинкарев.

— Да какой уж теперь чай… Забродова вашего, между прочим, до сих пор дома нет. Боюсь, подался в бега. Надо искать.

— Удачи вам, — все так же тихо сказала Алла Петровна.

До самого вечера они не сказали друг другу ни слова. Алла Петровна закрылась в спальне, а Шинкарев весь день бродил, как неприкаянный, между гостиной и кухней, куря сигарету за сигаретой и мучительно пытаясь понять, как ему быть и что делать дальше. Несколько раз он подходил к дверям спальни, а один раз даже взялся за ручку, но открыть так и не отважился.

Он чувствовал, что гибнет, но страшнее этого было ощущение, что он теряет жену. Только теперь он понял, как много значила в его жизни Алла Петровна и насколько важной была для него их близость. Неважно, каким словом это называть: любовь, привычка, совпадение взглядов… Единственно важным казалось то, что за все эти годы они ни разу не предали друг друга, и даже тетерь, когда то, что с ним творилось, стало для Аллы Петровны очевидным, она не выдала мужа.

А теперь, за этой закрытой, даже не запертой дверью она уходила от него, отдаляясь с каждой секундой.

Она все поняла, в этом не было сомнений. У нее был цепкий, быстрый ум, и то, что она ничего не сказала майору, было, конечно же, сознательно принятым решением. Она поняла все в то же мгновение, как он солгал, взвесила все плюсы и минусы, в доли секунды приняла решение и поддержала его ложь, не выдав себя ни взглядом, ни дрожанием ресниц…

Она была прекрасной женщиной, и рядом с ней Сергей Дмитриевич вдруг почувствовал себя маленьким, ничтожным и очень грязным. Все его переживания, все попытки как-то исправить положение и даже связаться со своим двойником рядом с ее молчанием выглядели копошением опарышей в выгребной яме. Она стремительно уходила от него, потому что кто же станет жить под одной крышей с маленьким, ничтожным и вдобавок кровожадным чудовищем?

Он метался по квартире, как раненый тигр, перебирая в уме слова, выдумывая одну ложь за другой и немедленно отбрасывая их — все, что он мог придумать, никуда не годилось. Жена видела его насквозь, и обмануть ее было делом немыслимым. Это тебе не майор Гранкин… Убить ее? Шинкарев горько улыбнулся. Все его существо восставало против этой сумасшедшей идеи.

Только в состоянии полного умоисступления он мог хотя бы мысленно совместить эти слова в одно безумное, совершенно лишенное смысла словосочетание: убить жену. Жену. Живую, теплую, с сильными красивыми руками и карими глазами, которые все понимают. Взять в руки топор и ударить — по живому, по теплому, родному… И потом, что это даст? Так он только выдаст себя, и больше ничего.

Убить себя? Нет, страшно, все равно ничего не выйдет. Что же делать?

К вечеру Алла Петровна вышла из спальни. Бледно улыбнулась, отводя покрасневшие глаза, поправила перед зеркалом в прихожей прическу и буднично сказала:

— Пойдем пить чай.