Отражение во мгле

Костя вдруг повернул голову и посмотрел на Селиверстова. Того, казалось, совершенно не трогали все эти откровения. Он молча пил отвар, глядя в кружку. Почему он так безучастно себя ведет? Ну конечно, он друг Жуковского. И наверняка знает гораздо больше других. И уж несомненно, Василий на стороне своего приятеля.

Жуковский тем временем опустошил свою кружку и вылил в нее остатки из котелка.

— Слушай, Волков, — хлебнув, тихо заговорил он, — я не совсем понимаю, чего ты хочешь добиться этим наездом. Ты ведь сейчас себя разоблачителем считаешь, верно? — Андрей поднял взгляд на Степана. — И что же ты надеешься услышать от меня? Что я создал тварей?

— Я хочу услышать правду.

— Правду? Ну, это несложно. Такие существа действительно не могли появиться сами собой. Вот ты хоть усрись в попытках покрыть всю планету радиоактивным пеплом, а ни хрена похожего на колонию, о которой мы говорим, не получишь. Хотя живая природа при случае может фокус выкинуть, но что это за случай — поди догадайся. Правда такова, что проект создания колонии насекомых для контроля за моим растением существовал. И разработан он тоже мною. И если ты ждешь признания, что тварей создал я, то я тебе отвечу… Да. Это действительно так. Когда ты имеешь на руках готовый материал в виде опытной колонии маленьких жучков, а также гормоны принудительного роста, а также дополнительный набор хромосом, а также опыт в генной инженерии, что тебе еще нужно? Только немного терпения и ряд несложных манипуляций, чтобы превратить безобидных крошек за пять или шесть лет в то, что мы теперь называем тварями и чего так боимся. И сразу после войны я подался в искатели только для того, чтобы заниматься своими насекомыми. Да, Степан. Я их создал. Ты доволен?

Волков довольным не выглядел. Он ожидал какой угодно реакции от Жуковского. Что тот вскочит и схватится за оружие, или будет все отрицать, или включит дурака, или поднимает Степана на смех. Но вот чтобы он так спокойно подписался под фактом создания тварей…

— Твою мать! — прошипел Ломака. — И это к ним сейчас ведут мою Марину?! К твоим отродьям?!

— Потише, юноша…

— Да пошел ты, урод!!! Зачем?! За каким хером ты их сделал, психопат чертов, мать твою?!

— Костя, ты говоришь обидно…

— Да не паясничай, черт тебя дери! Ответь, зачем ты это сделал!

— Как ни странно, ради людей, — усмехнулся Жуковский.

— Что?! Ради людей?! — Костя вскочил.

— Да ты не нервничай. Да. Именно. Ради людей. — Жуковский продолжал демонстрировать гранитное спокойствие, чем изрядно нервировал Ломаку.

— Это как понимать?!

— А как ты способен понять, Костя? Ты забыл, что творилось в первые годы? Во что люди превратились? Это же Новосибирск. Я знал этот город. Любил его. Какие здесь жили люди! Душевные, гостеприимные, без понтов всяких. Сибиряки. И что стало с ними после войны? Ведь рвали друг друга на куски за огрызок сухаря. За обмылок. За щепотку соли и кулек гречки. За рабочую зажигалку. За сигареты и шерстяной свитер. За противогаз. За таблетки от поноса. За женщину. Тогда я мыслил немного по-другому. Мне было больно за людей. Ведь я в них верил. И верил, что страшная всеобщая угроза способна их организовать и сплотить. Если кто-нибудь в эту организованность не впишется, то и хрен с ним, но основную массу можно спасти, только подвесив над нею дамоклов меч. Эту самую угрозу. Надо было показать людям, что еще не все кончено. Что финал цивилизации — еще не финал жизни. Но финал жизни могут приблизить монстры. Я подумал, будут твари, как в жутких фильмах, и люди сначала впадут в страх. Попрячутся по норам, затихнут. И начнут прикидывать, как же выживать. Как противостоять. Начнут думать не только о себе любимом, но и об организованном противодействии тварям. И сплотятся. На это я надеялся.

— Да ты, дурак, Стивена Кинга, что ли, не читал? — усмехнулся Волков.

— Не имел такой идиотской привычки…

— Сплотить людей угрозой хотел? Так они еще больше оскотинились!

— Ну, это я понял позже, когда увидел, какое мироустройство получилось. С этими самыми жертвоприношениями и прочим. Но я же говорю: тогда я верил в людей. В человеческое. Сейчас не верю. В людей не верю. А вот в отдельно взятого человека… верю. Вот в Костю верю.

— И именно поэтому. — Селиверстов вдруг заговорил, пристально глядя на своего друга, — именно поэтому ты сплавил его Марину тварелюбам?

Ломака вздрогнул и уставился на Василия. Затем на Волкова. И наконец на Жуковского. Тот недобро глядел на Селиверстова. Костя не выдержал и, схватив автомат, навел холодный ствол на Андрея.

— Ну-ка, объяснись, живо!

Жуковский вздохнул.