Отражения

Прочь, прочь, прочь, – говорил я этому певцу и лет через двадцать, когда увидел его вживую, вне телевизора, в Губернаторском садике перед филармонией.

Мамы с отцом моим уже давно не было, мне было вовсе не до мугама. Я вышел из редакции, в Губернаторском саду перед филармонией, на "сходняке" музыкантов, где они нанимались на свадьбы, увидел вдруг и сразу же узнал моего "учителя" мугама, маштагиского ханандэ, раньше родственника, а теперь нет, раз уж нет мамы. Он сидел на скамейке, ждал клиентов.

– Не-ет, – сказал я себе, – сегодня к тебе не подойдут, тебе, маэстро, или как тебя, там, ханандэ, сегодня не повезло. Не твой день, земляк, ты встретил меня.

Я мыслями гнал прочь от него всех возможных "покупателей". Как-то не по себе было, мамы с отцом, совсем еще не старых, мамы так вообще, уже нет, а этот старец, мучитель юности моей, все еще поет. Все бабки делает. Я приделал ему муху.

"Так, так, сняли протез, резко сжали челюсти, сморщился нос, свел брови. Все, муха готова"

Сделать муху, это было из детства.

– ДядьСаша, сделай муху, – просили мы беззубого старика; то ли сторожа поселкового парка культуры и отдыха, то ли садовника, а может, просто бомжа. ДядьСаша всегда был в парке, сидел себе в тени, недалеко от скульптурной композиции, на которой Ленин со Сталином сидят на скамейке.

Муху делал он по настроению, сжимал беззубые челюсти, щурил, "видавшие смерть" и войну глаза, на заросших щеках появлялись ямочки, он жужжал, и при небольшом воображении, действительно, становился похожим на гигантскую муху.

Однажды, когда ДядьСаша, по нашей с Генкой просьбе, сделал муху, я увидел проступившие слезы на его зажмуренных глазах. Эх, что нам стоило оставить ему наши гроши, выданные на школьный завтрак. Просто оставить на скамейке, он бы нашел.

Теперь я и сам могу с легкостью сделать своим внукам муху. Платой был бы детский восторг. Но не делаю. Беззубость скрываю, да и не такой обаяшка, чтобы рожи корчить. И уверенности в том, что живу правильно, нет.

Муха ДядьСаши при его сжатых беззубых челюстях, зажмуренных, чтобы не видеть белого света, глазах с капельками слез на ресницах – умение отвлечься от себя наносного, быть таким, какой есть. Словом, жить, как говорил Генка, не горбясь.

…Муха ханандэ не подошла бы, не было у него такого обаяния, которым обладал ДядьСаша. Но он должен был посидеть на скамейке немного муха мухой. Потом бы я его отпустил. И нагнал бы на него нанимателей. Пока пусть посидит.