Отражения нашего дома

– Я… – Ответ кажется таким очевидным. – Потому что не дело тебе играть на стройке и пугать рабочих. – Я вытираю ладони о майку, радуясь, что в конце этого страшного пути мне встретился маленький ребенок, а не психованный убийца.

– Это мой дом. – Девочка в платье с подсолнухами храбро делает шаг вперед. Ее оранжевая туфелька наступает в кучу пыли, но нога просто проходит насквозь, ничего не потревожив. – Я тут живу. А ты чужая, и айя всегда говорит мне заманивать чужаков в подвал и бежать наверх.

– Хочешь сказать, ты меня сюда заманила? Нарочно? – Спина болит. – А ведь я могла сильно ушибиться.

– Я не виновата, что стариков так легко перехитрить. – Она победно улыбается, но улыбка не касается глаз. – И лучше пусть ушибется чужой человек, чем я.

– Погоди-ка. – В словах этой малышки явно что-то не так. – Говоришь, ты тут живешь?

Но подвал лежит в руинах. Ее слова никак не могут быть правдой. Здесь так сильно воняет плесенью. Наверняка тут притаилась какая-нибудь страшная инфекция, поражающая легкие. Приподнимаюсь, морщась от боли. Джинсы порвались, локоть, кажется, оцарапан до крови.

– Да, а тебе-то что? – Видя, что я встаю, она подскакивает. – Не шевелись, а то!..

– Неужели не чувствуешь запаха? Не видишь, что тут все в пыли и бегают тараканы?

– Хочешь сказать, что айя грязнуля? Ты, похоже, головой стукнулась сильнее, чем я думала.

Хоть девчонка и старается держаться нахально, я замечаю, каким взглядом она обводит подвал. Словно в чем-то не уверена. Стоит прямо под качающейся лампой. И свет лампы как-то странно… пронизывает ее насквозь.

У меня язык прилипает к гортани. Горло сковывает ледяной холод.

– Я тебе не сделаю ничего плохого. Просто хочу найти ответы. – Медленно делаю один шаг к ней. – Кто такая айя? Давай попробуем ее найти. – Я всматриваюсь в лицо девочки, но перед глазами встает загадочный взгляд биби, и душа уходит в пятки. – Давай вместе пойдем наверх, отыщем кого-нибудь из взрослых и все выясним…

Хвать! Тянусь к ней, но девчонка проворна на ногу.

– Отстань! – кричит она и бросается бежать. Но не успевает.

В суматохе у меня из кармана вываливается фотография.

– Малышка, я тебе помочь хочу… – Пальцы сжимаются на ее худенькой руке. Едва я прикасаюсь к ней, как меня окутывает волна ледяного страха. И печали. Печали, какой я до сих пор не ведала.

Она мучительна. Завладевает мною. Холод нарастает льдинка за льдинкой, поднимается по рукам, застревает у горла. Хочу закричать, но легкие пылают, будто я тону. Кажется, в мире не осталось ни грамма воздуха. Вспыхивает яркий свет, мерцает, трепещет, разливаясь под одинокой качающейся лампочкой, и вот уже подвал становится совсем иным. Воздух теплеет, в углу работает телевизор, на новых диванах разложены одеяла и подушки, аккуратные коробки полны игрушек, и девочка здесь абсолютно на своем месте. Словно я перенеслась на сорок лет назад.

Что за чертовщина?

Как только девчонка вырывает руку, иллюзия развеивается. Я снова в сыром подвале. Лампочка раскачивается все быстрее, и с каждым взмахом я вижу эту картину.

Девочка смотрит на снимок, тяжело дыша, ее грудь вздымается и опадает. На вид как живая – пока на нее не падает свет. В его лучах она кажется сотканной из звездной пыли. Искристая и прозрачная, словно застывшее мгновение.

– Это она, – шепчет девочка. Нагибается, чтобы поднять снимок. Маленькие пальчики застывают над ним, будто она боится к нему прикоснуться.

Я замираю.

– Откуда ты знаешь мою бабушку? – На сей раз я внимательно присматриваюсь к ней. Округлые глаза, нос не крючковатый, как у меня, а прямой, ноздри слегка раздуваются. Лицо мягкое, как у моей халы Назанин. Неужели это она? Или, может быть…

Малика?

– Твоя бабушка? – Она вскидывает голову. Лампа яростно раскачивается, оленьи глаза девочки темнеют. – Не может быть! – Она хочет схватить фотографию, но я проворнее.

– Это мое. – Отстраняюсь от нее подальше. Совершенно не хочется испытать это чувство еще раз. – Разве мама не учила тебя не брать чужое?

– Отдай! – Ее лицо морщится, лампа качается еще сильнее. В девочке нарастает гнев, пробивается сквозь одиночество, и я содрогаюсь всем телом. – Если ты не… – Ее маленький ротик раскрывается шире, она визжит.

– Прекрати, пожалуйста! – Я зажимаю уши.

Лампочка раскачивается быстрее, разгорается ярче.

И разлетается вдребезги.

Наверху суматоха. Громкий топот шагов. Резкий свет затапливает вход в подвал, и я прикрываю глаза.

Что это была за чертовщина?

Дверь подвала распахивается и тяжело стукается о стену.

– Ох, черт, прости, – звенит голос Сэма. – Я тут это, дыру заделывал.

У него из-за спины доносится другой звук – два голоса еле слышно спорят.

Сэм топает вниз по лестнице, натягивая маску. Пластиковые очки припорошены пылью.

– Вот ты где. Что ты тут… Знаешь, тут внизу надо обязательно носить маску.

Сердце колотится как бешеное. Никак не могу отдышаться. Кажется, если я перестану хватать воздух ртом, меня засосет обратно в эту бездну, в эту печаль.

– Ну, ну, тормози, тише. – Сэм торопится меня успокоить. – Если будешь так дышать, вырубишься.