Отражения нашего дома

То ли было это, то ли не было. Жила-была девочка, которая вплетала цветы себе в косы и танцевала перед зеркалом, слушая песню о вечной любви. О поэтической любви ее бабушки и дедушки, озаренных звездами и овеянных ветром в своем царстве сапфиров и золота. Их волшебство пролилось на ее родителей, когда судьба развела их врозь и снова соединила – намного позже, через тысячи преодоленных километров. И пока не пробил их час, каждое поколение шепотом вливало эту магию в неувядающие цветы.

Девочка жила мечтой о цветах в волосах.

Но потом чья-то рука сорвала эти цветы один за одним, оставив в разбитых отражениях горькую правду. И, глядя на нее, девочка кричала: «Как я смогу понять любовь, если любовь меня не понимает?»

– Почему ты не можешь показать мне то, что я хочу увидеть? – кричу я пустым коридорам Самнера. Дом, полностью перестроенный, словно стал больше. Внутри него вся планировка изменена, стены раздвинуты, и он кажется раздетым и беззащитным. Захлебываясь в мучениях, бросаю по лестнице в подвал один ботинок, потом другой. – Надоели мне твои игры! Покажи мне, и покончим с этим!

Опускаюсь на колени, хватаюсь за живот, пытаясь выкинуть из головы слова Сэма, забыть это гадкое чувство, когда кажется, будто невидимая рука хочет вычеркнуть меня из историй падара и биби. Хочется смыть и стереть это чувство с собственного тела.

Я рыдаю в величественной гостиной с разбитыми зеркалами вдоль стен.

Громко, тяжело, хватая воздух ртом.

– Почему вы тоже хотите меня оставить здесь одну? – Насквозь промокшие волосы и платье прилипают к телу, я прячу лицо в ладонях. Шепчу свой вопрос в пустые залы, мечтая, чтобы стены превратились в туманную дымку, чтобы кто-нибудь услышал меня и отпустил.

– Ответ прост, джанем, – шепчет за спиной знакомый голос.

Я вздрагиваю и оборачиваюсь. Позади меня тихо стоит биби-воспоминание – та, что явилась в первый день. Чуть поодаль из-за новеньких перил выглядывает Малика. Она хочет подойти ближе, но биби-воспоминание поднимает руку.

– Вы… вы здесь. – При виде них мысли путаются и разлетаются. – Я думала, вы уже не вернетесь.

Юная и красивая, биби-воспоминание спускается по лестнице и успокаивает мои дрожащие руки. Держит меня за дергающиеся пальцы. Я вся сжимаюсь, ожидая новой порции холода. Но в руках расцветает тепло. В пальцы возвращается ощущение, забытое много недель назад.

– Красивая девочка не должна так плакать. – Мелодичный акцент биби словно бальзам для моих ушей. Она вытирает слезы с моего носа.

– Все не так, как надо. – Я впитываю ее образ и капля за каплей вливаю в нее картины этого кошмарного вечера. – И я не могу это прекратить. Не могу ничего изменить.

– Кое-что ты можешь. – Биби широко улыбается, ее пальцы по-прежнему согревают меня. Она проводит руками над моим виском, и я опять чуть не разражаюсь рыданиями. Я успела забыть, как было хорошо, когда биби была здорова. – Ты и сама знаешь, – шепчет она мне в волосы, и я падаю в ее объятия.

– Что ты хочешь сказать?

Биби держит в прозрачных руках мой браслет. Когда она успела снять его? Она вертит и вертит потертые бусины, и между ее бровей пролегает складка, словно она чувствует каждую тревожную мысль.

– В нем так много тяжести. – Она вкладывает браслет мне в ладонь и тихо сжимает ее. – Зачем носить его, если можно оставить здесь?

– Потому что я боюсь, – признаюсь я.

Она смеется.

– Чего? Того, что уже случилось? Здесь ничто не может причинить тебе вред. Но будешь держать это бремя вот тут, – она кивком указывает мне на грудь, – и оно поглотит тебя, если не дашь ему выхода.

Я опускаю глаза на бусины. Все они окрашены в разные оттенки голубого – моего любимого цвета, – и на каждой вручную нарисована деталь доспехов.

– Откуда ты знаешь, что все полу…

Она исчезла.

Сжимаюсь в комочек и дрожащими руками наконец снимаю браслет. Он со стуком падает на пол. Над коленями клубится дым, он кружится и кружится, пока не окутывает меня плотным серо-голубым облаком. Дым жжет глаза, но я не закрываю их, потому что если моргну – вдруг что-нибудь останется незамеченным.

А когда дым рассеивается, обнаруживаю, что я в доме у Сэма. В панике вскакиваю. На диванах в стиле лего – блестящая мишура и коробки с елочными игрушками. В их семье есть такая традиция – накануне Нового года убирать рождественскую елку. Символический смысл понятен – пусть старое уходит, открывая дорогу новому.

В гостиной тихо потрескивает камин. Родители Сэма со смехом и шутками снимают с верхушки елки звезду, а сами слушают по телевизору обратный отсчет времени до Нового года. Я в своем жалком виде стою посреди гостиной, но они меня, кажется, не замечают.

– Мама! Ты еще не сняла лампочки с крыльца? – С верхней площадки лестницы выглядывает перепуганное лицо Сэма. Он мчится вниз, прыгая через ступеньки, и сжимает что-то в кулаке.

– Ты мне всего двадцать минут назад сказал не трогать там твою хитроумную конструкцию, – с притворным огорчением говорит мама и подмигивает мужу. – Как приоделся-то! Красавчик, глаз не отвести!

– Д-дело не в этом. – Сэм краснеет, как помидор. – Это всего лишь дружеский жест…