Отражения нашего дома

Она разражается слезами на плече Амины. Под глазами Амины темнеют круги. Она укоризненно качает головой и ведет Айшу к своей маме.

– Мы готовы ехать домой, – говорит Амина.

Маттин испепеляет меня взглядом:

– Мы всю ночь тебя искали.

– Простите. – Я сама не узнаю свой голос. И, честно сказать, глядя на свои забрызганные краской руки, я вообще сама себя не узнаю. Понятия не имею, что это за девчонка, страдающая провалами в памяти.

– Прощения просишь? Раскаиваешься? – наконец вступает мадар. – Да ты вообще понятия не имеешь, что такое раскаяние. – Ее невысокая фигурка словно оседает, и она кричит: – Иди в машину. Назанин, прости нас.

Хала Назанин обнимает мадар.

– Не стоит беспокоиться. Дело семейное, – шепчет она, крепко стискивая мадар в объятиях. – Ты там полегче с ней. Ночь была долгая.

* * *

Дорога домой для меня и мадар прошла тихо как никогда.

– Прости… – Слова не идут с языка. Пытаюсь выдавить жалкое «за прошлую ночь, за падара, за то, что все погубила».

– Сара, оставь свои извинения, – сурово говорит мадар. – Я уже не понимаю, кто ты такая, куда подевалась моя ширин, моя милая девочка.

Я цепенею.

Пытаюсь отыскать свои боевые доспехи, надеюсь, что привычная крепкая сталь оградит меня стеной от всех бед. Но, сколько бы я ни призывала свою защиту, ее нет.

Еще три дня я не произношу ни слова.

Я тоже не понимаю, в кого я превратилась.

Глава 23

Биби-джан дергает ручку моей запертой двери.

– Кто здесь? – ворчит ее прерывистый голос. – Это моя комната. Моя. Почему дверь заперта? – И колотит опять.

– Биби-джан, здесь живет твоя внучка. Иди сюда, твоя комната здесь. – Певучий голос Ирины уводит биби прочь.

Еще глубже зарываюсь в постель, смотрю на мелкие звезды, усеявшие потолок. Сколько бы я ни напрягала память, воспоминания о той ночи упрямо ускользают.

Кажется, они здесь, вертятся на кончике языка.

Совсем рядом.

Но дотянуться до них я не могу.

И еще слышится эхо чего-то неведомого. Гулкая пустота неясной боли. Которую я должна чувствовать. Но не чувствую. Не чувствую ничего, кроме глубокого кратера, наполненного пустотой. Он расползается все шире и шире. И эта пустота холоднее, чем я думала.

Понимаю, что надо написать Айше, или Амине, или Аману, или Маттину. Черт возьми, ну хотя бы Сэму (а может быть, Сэму не надо). Но у меня не хватит сил встретиться с ними, я не смогу произнести: «Не помню».

И, если уж говорить совершенно честно, не хочу рисковать. Боюсь, что они не ответят.

После той ночи я бы и сама себя возненавидела.

Глава 24

Меня сажают под домашний арест на четыре дня.

На пятый день мадар впархивает ко мне в комнату, как колибри.

– Если я не разрешила тебе выходить из дома, это не значит, что ты должна киснуть в своей комнате, как юная вампирша. – Она включает свет. С отвращением морщит чуть накрашенное лицо. – Надо тут хоть немного проветрить. Ну же, бекхаиз[5], давай, вставай.

– Почему мне нельзя тихо и спокойно предаваться унынию? – со стоном отвечаю я, когда мадар сдергивает одеяло с моих голых ног. Нюхаю себя под мышками. Ясно. Намек понят. От меня немного пахнет.

– Вставай. Приведи себя в порядок. – Она открывает окно, и как раз в эту минуту по коридору, шаркая, идет биби-джан. – Вставай и встречай новый день. Потому что в нашей семье принято поступать именно так.

Я ощетиниваюсь:

– В какой еще семье?

Улыбка на лице мадар, вспыхнувшая при виде биби, застывает.

– Что ты сказала?

– Ничего, – мямлю я.

Можем ли мы называть себя семьей, если я даже не помню, что же когда-то нас объединяло? По нам скользит тусклый взгляд биби. Ее рука рассеянно тянется к шее.

В моем воображении мы все похожи на парусные корабли, в молчании идущие в противоположные стороны. Мы слишком горды и не можем признаться, что тонем, захлебываемся в темноте, и единственное, чего мы хотим, о чем всей душой мечтаем, – это найти свой путь обратно к свету.

Но потом возникают более важные и неотложные вопросы.

Смотрю на сутулую спину биби и слышу рокочущий голос Сэма: «Почему тебя здесь еще нет?»

Что он хотел сказать? Провожу ладонями по лицу. Что это значит, если он там, а я нет?

– Странное дело, – мимоходом говорит маме Ирина. – У биби пропало ожерелье и кое-что из украшений.

Я невозмутимо направляюсь в ванную.

Мадар раздраженно спрашивает:

– Сара, ты не знаешь, где они могут быть?

– С какой стати я буду следить за всяким барахлом?

– Сара! – Она стучится в дверь ванной. – Думаешь, я не заметила, как ты намеренно игнорируешь меня и бабушку? Такое поведение не…

Я игнорирую ее и брызгаю водой в лицо. Вцепившись пальцами в край раковины, смотрю на свое бледное отражение. Изможденное, унылое и опухшее.

Затравленное.

Меня гнетет тяжкий груз бабушкиного прошлого и отсутствие ясного ответа о Малике.

Минуты тянутся одна за другой, и я все больше задаюсь вопросом: может быть, Сэм был прав? Кто ко мне взывает все это время – Малика… или сам дом?

Отвожу взгляд от зеркала, потому что нет сил больше наблюдать за решимостью, сквозящей в моем отражении. Мелькает мысль, что, может быть, скоро это бремя свалится с моих плеч.

* * *