Отражения

А мы очень боялись большевизма. Перед самой войной, за неделю, с четырнадцатого по шестнадцатое июня, в течение трех дней, по всей Литве прошли массовые аресты и депортации. И все думали — Господи, пришли бы немцы, спасли бы… Высылали за три часа. Ночью по городу ездили на грузовиках, со списками и забирали людей. Без суда, без объяснений. «У тебя, — говорят, — дядя враг народа». Или что-то подобное.

Это был приказ Сталина и разнарядка. «Выселить десять тысяч». Вот и выселяли. Хватали, чтобы отчитаться. Чтоб самих потом не обвинили в подрывной деятельности. Три ночи в Литве страшное, что творилось… Вот и боялись потом, что НКВД вернутся. Я, собственно, протянул время — можно было и раньше бежать.

Но мы ждали, что у нас американцы высадятся. А, когда поняли, что их не будет, то уже поздно оказалось…

И впервые я выехал в ту же Америку только в семидесятом году. Сложно было выехать. Приглашали не родственники, а одна организация. Так просто не выпускали. То — да, то — нет. Тянули долго. Но потом вмешались сверху, мол, пусть едет. И все равно, меня инструктировали в ЦК партии Литвы: «Ты там лишнего не говори…» Но им уже надо было выпускать. Чтобы показать миру, что в стране якобы нет «железного занавеса».

Поездил я тогда по приглашению по всей Америке: от Лос-Анджелеса до Балтимора и Нью-Йорка, посмотрел и подумал: «Хорошо, что „тогда“ убежать не получилось». «Не мое». Конечно, люди там богаче жили, чем в СССР. Ну что бы я, актер, делал бы в США? Там можно и на заводе работать — хорошо зарабатывать. Конечно, там даже тот, кто заборы красит, получал больше, чем я, уже известный в СССР. Но я-то понимал, что даже сейчас меня пригласили в Америку именно как актера, снявшегося в «Солярисе» Тарковского, у Жалакявичюса. В Голливуде, я посмотрел, хорошо работают. Но что я там буду делать, кому я там нужен?

Хорошо, что не удалось сбежать в сорок четвертом. Какой толк от этих денег, если не занимаешься своим любимым делом. Если ты — никто.

— А как вы относитесь к распаду Советского Союза? Вы ведь любимы…

— Очень хорошо отношусь. А зачем такой Союз нужен был? Это потом, «оттепель» пошла, стало легче. Но все равно — закрытое общество. Тебе там из Москвы звонят и говорят, что показывать. Да еще такие были, кто считал, что, мол, ты тут правду хочешь показывать? А разве партия не выше правды? Нет, я бы не хотел прежней системы. Хотя кто меня спрашивал? Кто нас спрашивал? Я что, хотел, чтобы был сорокой год, когда пришли Советы? Иди позже — когда ворвались немцы в Литву или Сталин хотел? Но это было. Без нас все происходило.

— Но сейчас, после революции, в Литве, возможно, как и в других постсоветских странах, похоже, какое-то затянувшееся время культурного безвременья…

— Конечно. Только почему «после революции?» Это не только у нас. Это везде, такой глобальный процесс. Я много бываю на фестивалях, езжу, но телевизор уже даже не включаю. Я уже знаю, что там будет: или кто-то морду бьет, или взрывает или стреляет. Больше ничего. Даже анонс, мол, что будет интересного — это мордобой, секс, убитые. Не показывают там сегодня Феллини, Бергмана или Тарковского…

— Рейтинг — глас народа. А что остается?

— Ничего, кроме как создавать настоящие произведения — в знак протеста. Работать в знак протеста. Вопреки. Посмотрите — и раньше так было. Все лучшие пьесы — это протест против того, что происходит. В этом смысле ничего не изменилось. Вместо запретов пришел мусор.

— Но раньше было трудно протестовать..

— Так ведь и кричать необязательно. Надо просто заниматься своим делом. Тем, которое знаешь, умеешь и, что очень важно, в которое веришь. Но разве пошел «у них» на поводу Тарковский? Или Желакавичюс? Многие не пошли. Не смотря на то, что мешали, закрывали. А мы делали по-своему, по- другому… Даже когда снимали вместе с немцами «Гойя», нам навязывали образ художника, как о марионетки. А мы делали как считали нужным. У меня есть свой взгляд и свои мысли и по поводу того, что сегодня происходит с культурой. И у нас в Литве.

Но я также знаю, просто кричать бессмысленно, не стоит суетиться. И я рад, оглядываясь, что у меня были такие работы, шесть — семь фильмов, которые оставили след в мировом кино, и у зрителей. Те же «Никто не хотел умирать», «Бегство мистера Мак-Кинли», «Гойя», «Солярис». Это останется и я в них делал то, что мне по душе.

— Но у вас были сильные работы и в советских патриотических культовых фильмах. «Мертвый сезон», например.