Опять переполнялись госпитали, где невозможно было даже разместить такое множество людей, не то что оказать им реальную помощь. Да и раненым помогали почти без применения наркоза или обезболивающих средств — их попросту не хватало. Резали и шили по живому, и к тому же очень торопились. После боев из операционных всегда неслись дикие крики, вой, стоны, проклятия.
Солдаты видели, что они предоставлены самим себе, что на них всем наплевать, их страдания и смерть не волнуют совершенно никого.
На фронте все происходит очень быстро, и не зря год в зоне ведения боевых действий засчитывается за пять лет обычной армейской службы. Те изменения, для которых потребовались бы годы и которые прошли бы мягко, почти незаметно, на войне происходят за считанные недели, а меняется человек быстро и жестко.
Если я менялся годами, то я сегодняшний могу и не очень помнить, каким был вчера. Это не актуально.
Если я изменился за считанные дни и недели, под влиянием ужасов фронтовой жизни, я сегодняшний прекрасно помню себя вчерашнего, и никогда не забуду, почему и как изменился.
Великая война выковала новый тип солдата и младшего офицера. Этот военнослужащий не был профессионалом. Он попал на фронт по призыву. Если и был какой-то энтузиазм, то прошел очень быстро. Солдат научился выживать: вовремя наклоняться, падать, приседать, укрываться, стрелять. Он заранее видел, а часто интуитивно чувствовал опасность, не шел на лишний риск, упорно держась в стороне ото всего непривычного и непонятного. Терпеливый и выносливый, он легко выдерживал самые суровые условия. Он хорошо видел, где безопаснее, хорошо стрелял и дрался разным оружием. Такой человек был равнодушен и к собственным страданиям, и к страданиям других: слишком много испытал и слишком много видел страшного.
Этот человек был довольно эгоистичен и не испытывал особых угрызений совести, заняв самое безопасное или самое удобное место, даже за счет того, кому не досталось. Но одновременно был хорошим товарищем, прекрасно усвоив, что без спин надежных друзей и хороших отношений с коллективом — легко пропадешь.
Этот человек был довольно циничен. Он считал, что если погибнет — это будет почти незаметно на фоне гибели миллионов. А если погибнет кто-то другой — это тоже не станет трагедией.
Совсем молодой парень, который верил начальству, школьному учителю, родителям, священнику, журналистам, королю и вообще старшим, испытывал на фронте чудовищный шок. Изначально он верил, что священная война совершенно необходима, ведется против полнейшего зла и вскоре закончится. И, конечно, верил, что лично он кому-то нужен, представляет какую-то ценность и его не дадут в обиду.
Реалии Мировой войны быстро избавляли от иллюзий. Когда выясняется, что котелок с кашей важнее высоких идеалов, а голова, вместилище разума, легко разлетается при попадании пули дум-дум, человек сильно меняется. Слабак превращается в животное, принимающее мир таким, каков он есть в данный момент, стремящееся выжить любой ценой. Сильный начинает думать, и мысли его вряд ли понравятся начальству. Потому что он обязательно поставит под сомнение систему идей, которая довела людей до этих залитых водой окопов, на дне которых человеческая кровь кощунственно смешивается с фекалиями в гниющей, кишащей червями воде.
15 миллионов из 74 призванных в европейские армии погибли — но остальные миллионы солдат Первой мировой понесли свой опыт и свое новое сознание назад, в мирную жизнь.
Первый переворот в массовом сознании — это четкое осознание, что мир кардинально изменился. Такого никогда еще не было. Апокалипсис не будет, не вероятен — он происходит здесь и сейчас. Мир никогда не будет таким же, как до войны.
Это убеждение во многом разделяли все, пережившие Мировую войну.
Если мир допустил такое — этот мир не был «хорошим» и «правильным».
Вторым переворотом в массовой психологии обстрелянных солдат стало разочарование в цивилизации. Не случайно все, что писали европейцы про Первую мировую, окрашено в очень мрачные тона. Таковы и победители, и побежденные. В Германии ведущим «певцом» Первой мировой войны стал Эрих Ремарк.{174}
В Британии Герберт Уэллс написал «Мистера Блетсуорси на острове Рэмполь»{175} и появилось целое поколение «рассерженных молодых людей», среди которых самый яркий — Ричард Олдингтон с его знаменитым: «Англия… Англия, сука… Опять ты пожираешь своих детей».{176} В другом романе Олдингтона главный герой сравнивает свое тело, использованное для войны, с телом проститутки. Его любимая занималась проституцией после войны — а он был солдатом, то есть проституткой для своего правительства.{177}Есть свидетельства, которым трудно верить, но похоже, они достоверны: в 1917–1918 гг. немецкие солдаты насиловали своих офицеров. Вряд ли тут дело в сексуальной озабоченности или развращенности. Скорее, сексуальное насилие было формой предельно жестокого оскорбления общественной иерархии и проявлением отношения к обществу, пославшему их в окопы. Матерщина действием.