Отреченные гимны

Не чуя под собой ног, выкрался раненый назад, на песчаный склон холма. Выбравшись же из пещеры, вновь оказался он в бело-молочном облаке.

- Теперь решай: с нами, в поток, - или назад, к реке?

- Не знаю я, отче. Я ведь испытания, наверное, не выдержал? Уронили вы меня! Опустили...

- Тем, что позволил информацию с подкорки счистить, мытарства свои ты завершил. Путь на Круги Вечные теперь тебе открыт.

- Нет... Не могу я так! С вами хорошо, да мне назад, к лодке надо. Не могу я пока один. Не вынести мне этот... полет одиноких!.. Только как же я дорогу назад найду? Туман! Или не туман это, а опять-таки - облако душ?

- На реке с утра сплошной туман. Видимость - ноль. И сводка на сегодня такая была...

- Ты не про сводку, ты мне лучше вот про что скажи: Наблюдающий за душами - кто Он? И что за место такое над потоком?

- Не спрашивай. И так ум человеческий понатесал себе кумиров! Радуйся, что душа твоя бессмертна, радуйся, что вообще она тебе дана, что не бездушником родился или, живя, не разметал душу. А над потоком - место Частного Суда. И на Частном на Суде этом, предшествующем Суду Страшному, как сам, наверное, заметил - спрашивают строго. Тот, кто сидит над потоком, тот и судит. Да не так, как в судах ваших! Не по откупленным адвокатишками, не по изогнутым в дугу властями продажными законам! По душе судит. Поэтому можешь звать Его: Судия.

- А ты, ты тогда кто же, отче?

- Я? Я, пожалуй, пристав судебный. Ну все, хватит... Заговорился я с тобой.

- А Ваня, Ваня? Она как же? Она была, отче, или... или только привиделась мне? Ведь казалось - одна душа у нас!

- И тело едино. Она, конечно, была и есть. Да и все, что с тобой было, - произошло в реальности. Говорилось тебе ведь: на время лишь был ты относим душою из тела! Теперь с женой - восвояси возвращайся. Есть еще в Москве живые души, есть! К ним и прибьетесь. Да только не сразу в Москву езжайте! Годков на семь-восемь запоздать вам лучше. Глядишь, к тому времени все в стольном граде и переменится.

Три сжатых, три до обморока стиснутых пулеметных очереди продрали утреннюю серую мешковину за спиной Ивана. Булькнул гранатомет, запела летящая мина.

- "Муха" бьет! А перед ней - БМП-1! - хвастливо определил Нелепин. Ну, стало быть, жив я еще! Стало быть, гульнем еще, отче!

- Умолкни, чадо нелепое! Из-за таких слов вся Русь - дыбом! Из-за них упущена вами возможность тихо-мирно поворотить Россию куда давно следовало! Все гордились: красные - лучше, белые - нужней, зеленые - современней! Вот кровью все и залили. А новая Россия на крови да на корысти стоять не будет! Теперь сорок лет скрытую внутреннюю войну ковшами хлебать будете. Козлы вы! Ей богу, козлы!

- Земля русская любит кровь - потому что она живая! Живей вашего неба!

- Земля русская, заметь себе, небо и есть.

- Это как же? Как понимать это, отче? И на чем теперь мне стоять? На небе, на земле?

- Стой, где стоял. А для крепости духовной запомни: земля - ваше небо, "Добротолюбие" - ваша Библия, Афон - ваш Иерусалим...

Облако вдруг стало уплотняться, капли и частицы его стали вострей, мельше. Иван тоже стал отдаляться и вдруг, вскочив на ходу, как на подножку пригородной электрички, на один из выступов облака, - исчез.

Облако было рядом, близко. Оно не ушло еще! Перья-лоскуты его цепляли окрайцами воспаленные щеки, лоб. Вдруг показалось: назад, к реке, - не надо! Надо - с Иваном - выше, смелей! В круг одиноких, вечно - до Страшного Суда - странствующих, вечно путешествующих душ! Задыхаясь от бега, обмирая от вновь возобновившейся боли в плече, раненый опять вскарабкался на песчаную гору, прыгнул к облаку, налег на него, стал цепляться за влажный пар, обрываться с него. Но остановить и удержать облако, конечно, не смог. Не зная, как снова затесаться в скопище летящих душ, как войти в сладостный хоровод уходящих и возвращаемых пред очи Наблюдающему теней, - он кричал, выл, хватал ртом легчайшие хлопья материи. Назад, однако, дороги не было. Облако почти стаяло и теперь лежало у ног, обнимая излуку реки, сухой камыш и кугу, какие-то постройки. Там, в низковисящих облачных каплях еще трепетали Иван и Михаэль, там был идущий за вербочками отец!

Словно чуя эту внезапную человечью тягу, облако на миг вновь прихлынуло, подстелилось раненому под ноги... Но затем, резко сдвинувшись влево, навсегда ушло вверх, в тайные пространства неба.

Нелепин открыл глаза. Душное майское предгрозье вплывало в комнату. Световыми столбами стояло млосное, чуть туманящееся по низам утро. В слегка затемненной, проветренной и чистой комнате, против его кровати сидели две женщины: молодая - простоволосая, пожилая - в платочке. Еще не сфокусировав глазами резкость, Нелепин понял: молодая - Иванна.

- Сегодня ровно двадцать дней... - начала Иванна, и он, придя окончательно в себя, прошептал: "Скорей". Иванна шепот услышала, встала, подойдя, растерянно поцеловала его поочередно в раскрытые глаза: она не верила, что раненый очнулся, что это не сон, не длящийся бесконечно бред.

- Скорей, - заговорил он, - я должен знать... куда оно уходит? Окно... откиньте штору совсем!