Отрешенные люди

... Иван Иванович Шувалов не стал медлить и отправился к двоюродному брату Александру прямо в Тайную канцелярию, где тот находился обычно с утра до позднего вечера, и застал его там перелистывающим кипу исписанных листов и делающим на полях какие-то пометки.

- Кого не ожидал, того не ожидал,- пробасил Александр Иванович, вставая из-за стола. - Что за нужда привела в мое скорбное узилище?

- Именно - узилище, иначе и не назовешь. Как хоть ты можешь здесь находиться? - достал Иван Иванович кружевной платок и приложил его к лицу. Вонь какая! Проветрил бы хоть, что ли.

- Не нюхай, коль не по душе. Проветривай - не проветривай, а запах этот неистребим. А ты давно ли чистоплюем этаким заделался? Как в императрицыны покои попал, благодаря нашим стараниям, сразу и забыл обо всем? Кому-то надо и грязную работу делать, чтоб такие, как ты..., чистенькими жили, ни о чем ином не заботились.

- Хватит, Саша, - мягко и примирительно попросил младший Шувалов, чего завелся, как куранты на башне? Дело у меня к тебе, потому и приехал.

- А ты бы без дела и носа не казал еще столько же времени. Говори, за кого просить приехал.

- Откуда ты знаешь?

- Да уж знаю, и большее скажу: за академика своего, что пробы делал купецкому сыну Ивану Зубареву на руду, им привезенную. Так?

- Так... - рассеянно кивнул Иван Иванович.

- Не боись, не тронем твоего академика.

- А с этим... Зубаревым, что будет? Нет ли возможности отпустить тихонько его, да лишнего шума не делать. А то ведь...

- Чего "а то"? Государыне пожалуешься, что ли? Беги, жалуйся. Она все одно меня к себе призовет по тому делу.

- Да не о том я. Можно отпустить того Зубарева без доведения дела до суда? Тебе не хуже моего известно, какие разговоры пойдут по столице, о чем опять шушукаться начнут.

- Еще вчера можно было отпустить его, тихонько плетей всыпав, чтоб бежал до самой своей Сибири и носа в столицу боле не совал. А сегодня уже нельзя.

- Отчего же так? Умер он, что ли?

- Если бы умер. А то "слово и дело" закричал, когда его на допрос призвали да на дыбу вздели. Теперича по всей форме положено следствие вести.

- О чем он "слово и дело" кричал? - холодея, спросил Иван Иванович.

- То тебя не касается. Но ни академика твоего, ни иных известных людей он не поминал. Успокоился? Тогда прощай, братец, а мне некогда.

10

Иван Зубарев, сам того не ожидая, закричал "слово и дело", как только кнут палача несколько раз перепоясал его обнаженное тело, подвешенное за кисти рук в кожаную петлю под потолком. Удары тут же прекратились, и палач о чем-то зашептался с писцом, сидевшим в углу каземата на небольшой скамеечке.

- Ты, дурак, чего орешь? - спросил его сиплым голосом писец. - Замолчи, а то хуже будет. Так бы, глядишь, попытали тебя для острастки, да на том дело и закончилось, обратно в острог бы отправили. А теперь... Только хуже себе же наделал.

- Не желаю в острог! - прохрипел, извиваясь, Иван. - Ведите меня к главному начальнику своему. С ним говорить стану.

- Тебе видней, - хохотнул писец,- отпусти его, Селиван, - приказал он палачу, и тот покорно ослабил веревку, отчего Иван шмякнулся вниз, на каменный пол, больно ударившись голой спиной.

Писец скрылся за дверью, и его довольно долго не было. Селиван сполоснул лицо в деревянной бадейке и принялся пить из большой глиняной крынки, не обращая на Зубарева ни малейшего внимания, словно не человек находился перед ним, а какое-нибудь насекомое типа жука или таракана. Наконец, писец вернулся, а следом за ним вошел и пожилой солдат при сабле и пистолете, засунутом за кушак.

- Собирайся, с ним пойдешь, - просипел писец простуженным голосом.

- Куда?- спросил Иван, натягивая на себя рубаху.

- На Кудыкину гору, - нехорошо засмеялся писец. - Там тебе все объяснят, вспомнишь еще про нас, да поздно будет.

На выходе из острога Ивана ждали еще двое солдат, но уже с ружьями, к которым были примкнуты штыки и они повели его через весь город, пока не оказались перед большим сумрачным зданием с решетками на окнах. Один из них, что спускался в подвал, постучал в обитую железом дверь и, когда открылось маленькое окошечко и просунулось в него заспанное лицо караульного, кивнул на Зубарева, и что-то негромко сказал. Дверь открылась, Ивана подтолкнули внутрь и повели по узкому неосвещенному коридору в самый конец здания. Дальше вела в подвал крутая лестница. Его грубо подтолкнули сзади в спину, и он скатился вниз по ступеням, поднял голову, увидел зажженный фонарь, а возле него - солдата, опять же с ружьем. Тот усмехнулся в густые рыжеватые усы и молча повел Ивана в глубь подвала, щелкнул замком и посторонился, пропуская вперед. Сделав несколько шагов в полной темноте, Иван дошел до мокрой и осклизлой стены и встал. Сзади вновь щелкнул дверной замок, и он остался в полной темноте и одиночестве.