Отрешенные люди

— Ушли, ушли, — успокоил Кураев.

— Как там полицмейстер? Жив? — подошел к ним Сухарев.

— Живой покуда, ругается только крепко, — отвечали ему из–за ворот.

— Так где он?

— В дом унесли с пробитой головой.

— Давайте, кладите его в мои санки, повезу в госпиталь на излечение.

Полицмейстера Балабанова вынесли на руках из дома, осторожно опустили в санки. Сухарев сел рядом, поддерживая окровавленную голову блюстителя порядка.

— Генерал, велите примерно наказать виновных, — крикнул Алексей Михайлович стоящему неподалеку Киндерману. — А вам, господин поручик, развел руками губернатор, — придется добираться самому, ко мне вы не поместитесь. Или, если хотите, то я пришлю кого–нибудь за вами.

— Не утруждаете себя, ваше высокопревосходительство, — отказался Кураев, — я найду способ добраться.

— Уж я им буду показать, — скрипнул зубами Киндерман, когда губернаторские санки скрылись за поворотом, — они все поймут, что у меня нельзя бунтовать, нельзя пить много пиво… — и добавил что–то неразборчиво по–немецки.

— Я бы, господин генерал, со своей стороны, советовал вам выступать немедленно, — озабоченно заговорил Кураев, — а то тут и до греха недолго. Солдат наш безделья не любит. Портит его оно. Так что, подумали бы…

— Да, теперь я увидел это, — генерал свел светлые брови на переносье, надо готовить поход. Зер гут. Буду писать рапорт нахт Петербург и отправлю с вами немедленно.

— А разве у вас нет специально на то курьера, — мягко спросил поручик, — если честно, то у меня совсем иные планы.

— Вот как? — удивился Киндерман. — Я не буду настаивать, офицер есть.

— Вот и хорошо, а я бы попросил разрешить мне выступить вместе с вашим полком, господин генерал, на боевые позиции. Кроме всего прочего, мне поручено пренепременно побывать в степи и доложить лично, кому следует по службе, о положении дел с тамошними инородцами.

— Как вам будет угодно, вы ни в моем подчинении. Запретить не могу, сухо ответил генерал и отвернулся.

В середине недели, когда чуть поутихли сибирские морозы, из города под барабанный бой выступил Ширванский полк с развернутыми знаменами. Солдаты плотными шеренгами промаршировали по узеньким улочкам, незаметно срывая с усов быстро намерзающие сосульки, подмигивая встречающимся молодухам и взгромоздившимся на заборы и ворота мальчуганам. Впереди на гнедом коне ехал сам генерал–майор Карл Иванович Киндерман, прикрывая лицо от встречного ветерка теплой перчаткой. Следом за ним везли несколько приданных полку пушек, подпрыгивающих на кочках, затем ехали офицеры, и меж ними гордо красовался Гаврила Алексеевич Кураев, а в конце колонны тянулся возок с сопровождающими своего поручика солдатами.

После ухода военных в городе стало совсем безлюдно и покойно. Большинство горожан перекрестились и облегченно вздохнули, возблагодарив Господа за освобождение от постоя воинского люда и, соответственно, посягательств на честь своих жен и дочерей. Полицмейстер Балабанов провалялся после госпиталя у себя на квартире до самой масляной недели, и после выздоровления стал как–то незаметнее и во многих делах покладистее. Обрадованные такой переменой тоболяки шептались: "Проучили солдатики малость нашего супостата, глядишь, попомнит науку…"

12

А в семействе Зубаревых начали всерьез готовиться к свадьбе сына. Решено было ехать свататься на Благовещенье и, переждав Великий пост, при благоприятном ответе со стороны отца невесты, Василия Пименова, в чем Василий Павлович Зубарев нимало не сомневался, закатить по всем правилам свадьбу. Отец с сыном несколько раз выезжали на Орлике будто бы покататься, но на самом деле Зубарев–старший имел надежду еще раз повстречать как бы ненароком на улице Ваську Пименова, перекинуться с ним парой слов, подготовить таким образом к сватовству. Но, как на беду, тот не попадался им ни пеший, ни конный, а вскоре они узнали, что он, верный своим привычкам, умчался куда–то "по делам", как всегда ничего толком не объяснив даже домашним.

— Вернется вскорости, — успокаивал Василий Павлович жену, — никуда не денется…

Но прошло уже Сретение Господне, православный народ дружно и со смирением держал Великий пост, потекли сугробы, осев более чем в половину былой величины. Благовещенье было на подходе, а Василий Пименов в город все не возвращался. Не утерпел Василий Павлович, принарядился и отправился в дом Пименовых, будто по делу какому. Встретила его жена Василия, Гликерия Фроловна, сухая невысокая женщина с угасающим светом в глазах. На ее попечении и был зачастую дом во время частых отлучек хозяина.

— Входи, входи, Василий Палыч, — приветствовала она нежданного гостя,

моргнув дочери, чтоб шла в свою комнатку, — мово–то опять нет дома, ежели по делу, а если посидеть, чайку похлебать, то и я сгожусь.