Отрешенные люди

— Разве я похож на дурака? Не похож, — сам и ответил Василий Павлович, — а потому сговорились мы с Андреем Карамышевым, что даст он мне за ту деревеньку векселей на три тысячи рублей. Коль он ее продать удумает, то мы тут как тут — плати по векселям. А ему куда деваться? Вот опять же деревенькой с нами и сочтется. Понял теперь, дурашка? — почти ласково спросил он сына. — Все–то твой батюшка продумал. А ежели рано или поздно помру, то все тебе и отойдет.

— Да ладно вам, батюшка, — засмущался Иван, — вы у нас вон еще каков молодец. Глядишь, до ста лет доживете.

— Тьфу на тебя, — неожиданно вспылил Зубарев–старший, — никогда так не говори. Не желаю лямку тянуть до стольких годов. Спросил бы лучше, где та деревенька стоит. А? Неинтересно?

— Интересно, думал, сами скажете.

— Неподалеку от Тюмени, на речке Пышме стоит. А прозвание у нее будет Помигалова. Пять домов в ней, двадцать восемь душ проживает, и меленка на речке имеется, — с гордостью сообщил обо всем этом Василий Павлович и самодовольно задрал вверх плохо выбритый подбородок.

— А как же то дело, о котором с крестным зимой еще говорили? — нашелся Иван. — Если к свадьбе готовиться, то не успею к башкирам до снега сгонять. Может, там и взаправду золотишко водится.

— Как обвенчаешься, то и поезжай сразу, неволить не стану. Помощник из тебя никудышный, а с Антониной сам разбирайся.

— Уже и венчаться?! — разинул рот Иван. — Когда?

— После Успения сразу, — сказал, как отрезал, Василий Павлович.

23

Выждав день после отъезда отца, Иван ранним утром подался, не предупредив братьев, напрямик через лес по направлению к Тобольску. Зачем он шел? Если бы кто спросил его об этом, то он вряд ли что объяснил вразумительно. Какая–то непонятная сила толкала его в город. Правда, все это облекалось в одно слово — "Наталья". Не то чтоб он хотел спросить у нее, по своей ли воле она выходит замуж и за кого, отец так и не назвал имени жениха его бывшей невесты, да и чего спрашивать, коль все одно выходит. Иван даже не представлял, как сможет увидеть девушку, да если и встретит случайно, то у него не хватит решимости подойти, заговорить. Любил ли он ее? И этого он также не знал. Он вообще плохо представлял, что значит "любить". Вот отца, мать он вроде как любит, но дома никогда не говорили на подобную тему: и все представлялось как бы само собой разумеющимся. Раз живут вместе — значит любят. А как иначе. К Наталье, с которой они встречались всего–то несколько разков, у него было совсем иное чувство. Она притягивала Ивана к себе как… он не мог подобрать слово; в его представлении всплыла вдруг широкая сибирская дорога меж березовых лесов, выходящая к небольшой речке с мостиком и лодкой, приткнутой у бережка.

В представляемом им видении листья у березок начали чуть желтеть, подсыхать, скукоживаться, загибаться краями, зато осиновые листья, как медные начищенные пятаки, сверкали вызывающе ярко, подрагивая на слабом ветерке. Дымчатые облака, белесой кисеей едва не цепляясь за кромку березняка, оттеняли осенний лесок и делали его еще более насыщенным, красочным, а речка, с тугими стрелами камышинок, таила такой невыразимый смысл, что невольно хотелось заплакать и по телу пробегали острые иголочки сладостного восторга и умиления. Но разве мог Иван объяснить кому–то и, в первую очередь, самому себе, что столь необыкновенного, притягательного в увиденном? Почему хотелось жить среди этих перелесков, вдыхать этот густо насыщенный болотной сыростью воздух и… ждать… ждать чего–то несбыточного…

И так случалось каждый раз, стоило ему лишь начать думать о Наталье: перед его внутренним взором вставала где–то раз увиденная им широкая дорога через березняк и мосток через тихую речку. Как они были связаны меж собой, Наталья и дальняя дорога? Может, для многих мужчин женщина и есть дорога? Прекрасная, неизведанная, непередаваемая словами даль. Для Ивана и это было загадкой, на которую он вряд ли когда сможет найти ответ.

А сейчас, широко вышагивая по кромке крестьянских полей, покосов, выпасов, всматриваясь в неторопливо переходящих с места на место рыжих и черных коров у дальних перелесков, он слышал долетающие до него звуки самодельного жестяного ботала, привешенного хозяевами на шею наиболее блудливым животным, и тем сильнее ощущал собственное одиночество. Здесь, вдали от жилья, стада воспринимались чем–то сказочным, нереальным, заповедным, составляющим одно целое с древесными стволами и стогами сена, заботливо огороженными легкой изгородью, с вороньем, черными пятнами выступающим сквозь ажурную вязь хрупких лиственных верхушек, похожих издалека на диковинные плоды, созревающие в конце жаркого лета.

И сам себе Иван казался частью поля, перелеска, болотины, время от времени попадающейся ему, стоило лишь спрямить тропинку, пройти через лесной колок. Доверяя своим чувствам, он ни на миг не задумывался, правильно ли поступает, отправившись в город с неясной целью, а просто шел, изредка похлестывая тонким таловым посошком по попадавшимся на пути кустикам, тянущимся к нему гибкими ветвями.