Отрешенные люди

Да еще пожары частые, что каждый раз начинались непременно из татарской слободы, а потом уже красный петух шел гулять по крышам, не разбирая и не спрашивая, кто под ней живет, и… выпластывал весь город под корешок, не забывая ни христианские храмы, ни мусульманской мечети, прихватывая при том крепостные стены и башни. Еще воеводы, а вслед за ними и губернаторы ворчали на старост татарской слободы, мол, худо за печами смотрите, бед от вас много всему городу… Но старосты татарские делали большие глаза, и клялись аллахом, что огонь к ним залетел от русских домов и вины их в последнем пожаре совсем и не было. Городские начальники, скрипя зубами, прогоняли тех и молчали, наблюдая, как опять начинают лепиться одна к одной нехитрые, об одну комнату, с небольшими, в локоть оконцами, татарские лачуги, не окруженные ни забором, ни палисадом. У каждого свой манер и понятие, как жить, как хозяйство вести, тут даже самому большому начальнику лучше в подобные дела не встревать.

Правда, во времена Петра Алексеевича, когда перемены наблюдались во всех городских делах, заговорили было о строительстве на месте татарской слободы большого каменного гостиного двора, и даже царев указ на этот счет был получен. Но татарские купцы, прознав про то, пронюхав через кого–то там, снарядили огромное посольство к царю, собрав подати и недоимки за последние десять лет и помчались в столицу. Вернулись с широкими улыбками на луноподобных лицах и, не скрывая радости, в тот же день направились в губернаторские покои, выложили губернатору под нос царев указ о переносе строительства на гору. Гостиный двор отстроили наверху, подле самой первопрестольной Софии. И опять время от времени вспыхивали посреди татарской слободы пожары, оставляя после себя печальные пепелища. Кто его знает, сколько простояла бы еще та слобода, да случилось приехать в Сибирь новому митрополиту, который поглядел на то дело иначе.

Митрополит Сильвестр был родом из Киевской земли, где и окончил духовную академию, а потом долгое время оставался настоятелем одного из монастырей под Казанью, где показал себя как муж ученый и достойный. Многие годы он путешествовал по Волге, обращая в православие местных жителей, в чем нимало преуспел. Получив митрополичью кафедру в Тобольске, он стойко принял это назначение, уводившее его еще дальше от родных мест. С первых же дней пребывания в Сибири подивился слабости православной церкви, которая крепко стояла на ногах лишь по городам да крупным селам. Зато вокруг этих небольших островков бурлило татарское, вогульское и остяцкое население, к праведной вере являющее полное равнодушие, а зачастую и открытую неприязнь.

На первых порах митрополит Сильвестр снарядил проповеднические миссии в близлежащие к Тобольску селения, где удалось довольно быстро и легко окрестить несколько десятков татарских семей, дав им обещание, что они будут приняты в казачьи войска и на десять лет освобождаются от сдачи ясака. Однако в самом Тобольске дело обстояло не в пример хуже. Как только местный мулла Измаил узнавал о появлении в слободе русских проповедников, он сломя голову мчался в тот дом, где они были приняты, и грозил хозяевам всеми смертными грехами, если только те вздумают изменить вере отцов. Владыка пробовал пожаловаться на Измаила в правительственный Сенат, но получил оттуда весьма насмешливое и колкое письмо, заканчивающееся словами, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят.

Вот тогда митрополит Сильвестр обратил свое внимание на Андрея Андреевича Карамышева, мирно проживающего в татарской слободе и при том исправно посещающего православный храм во всякий воскресный день.

— Попроси–ка его ко мне завтра в полдень явиться, — мягко, на украинский манер выговаривая слова, сказал он батюшке, — побеседовать мне с ним захотелось.

Карамышев явился точно в назначенный срок и, склонив голову, подошел под благословление к владыке. Тот благословил его, усадил в глубокое кресло напротив себя и завел разговор о вере, о благочестии, о смирении. Андрей Андреевич, полуопустив голову, внимательно слушал, согласно кивал и не очень–то понимал, зачем сам владыка пожелал лицезреть его скромную персону.

— А скажите мне, — наконец владыка слегка намекнул на истинную цель своего интереса к Карамышеву, — как получилось, что вы, человек веры православной, и вдруг живете рядом с магометанами, общаетесь с ними в любой урочный час, поди, и их еще у себя в доме принимаете?

— Случается, — потупя взор, отвечал тот, — предки мои из татарского рода вышли, и одни из первых на том самом месте и поселились.

— Значит, вашему роду и земля вокруг была дарована? — заинтересовался владыка, оглаживая длинную седую бороду и не спуская острого взгляда с лица собеседника. — Как же теперь на ней живут иные люди?