Отрешенные люди

Промчались по Пятницкой мимо торговых рядов, лавок, откуда выглядывали красномордые приказчики, рядом толпились мужики и бабы, и все глядели на идущего чеканной рысью Орлика, хлопали в ладоши, гоготали, махали руками, кто–то даже свистнул им вслед. Вскоре они уже подъезжали к двухэтажному дому Пименовых. Отец сдал на обочину дороги, направил жеребчика головой к палисаду, кинул вожжи Ивану, выскочил, привязал недоуздок к перекладине, нарядной рукавицей обтер пот с конского бока, погладил Орлика по мягким губам. Следом подъехал и Пименов, встал рядом.

— Куда, — заорал Зубарев, вскинув руки, — грызться начнут!

— Ай, на тебя не угодишь, — ругнулся сквозь зубы тот, но развернул своего коня, поставив головой к углу дома, соскочил на землю и, бросив поводья, бегом кинулся к воротам, кинув на ходу Василию Павловичу, — погляди там, — хлопнул калиткой.

— Господа, тоже мне, — беззлобно заворчал Зубарев–старший, — без слуг никак обойтись не могут, — но подошел к Валету, потрепал и его по гнедой голове, взялся за узду, сдерживая танцующего на месте коня.

Не прошло и нескольких минут, как Василий Пименов выглянул в калитку и махнул рукой Зубареву:

— Айда пока в дом, а они пущай за конями посмотрят, — подмигнув шальным цыганским глазом, посторонился, пропуская дочь, что, наклоня голову, перешагнула через высокую подворотню, несмело вышла на улицу, негромко поздоровалась и вновь опустила глаза.

— Коль так, то пойдем, — Зубарев понял хитрость друга, решившего оставить молодых вдвоем на улице, и не стал противиться, подвел отдышавшегося уже Валета к кольцу коновязи, что была вделана прямо в бревно дома, привязал, окинул взглядом смущенного Ивана, поздоровался, проходя мимо Натальи, и нырнул в калитку.

Иван и Наталья, оставшись одни, какое–то время не решались начать разговор, делая вид, что с нетерпением ждут, когда вернутся родители.

— Да скоро они там?! — первой прервала молчание девушка и, вытянув шейку, глянула на замерзшее окно.

— Ты тоже с нами поедешь? — невпопад спросил Иван хриплым от смущения голосом и закашлялся, потер щеку рукавицей, заметил на ней дырку, спрятал за спину и, наконец, нашел себе занятие, начав протирать от изморози ближнюю к нему оглоблину.

— С кем же еще? — удивилась девушка. — Папа сказал, что вы и пригласили нас. А ты что не хочешь, чтоб я ехала?

— Нет… почему… поезжай, куда хочешь… можешь и с нами, и вообще… — нес околесицу Иван, все более понимая, что говорит совсем не то, надо бы о чем–то другом, чтоб разговорить Наталью, и вдруг спросил:

— А у вас тепло дома? Не дует?

— Чего? — не сразу поняла Наталья. — Не дует, ты спросил? Ха–ха–ха, залилась колокольчиком. — А почему у нас дома и вдруг дуть должно? Коль двери закрыты, то, само собой, не дует. У вас дует что ли? Почему спросил? Смешной ты какой…

— Да я вот совсем недавно с острога выпущен, а там дуло, шибко дуло, неожиданно для себя начал откровенничать Иван.

— Ты… в остроге сидел? — ужаснулась Наталья. — За что ж тебя туда запрятали?

— За правду, за что еще.

— Это ты зря. За правду у нас не закрывают в острог. Разбойничал, поди? Чего отнекиваешься? Я слыхивала от стариков про разбойников, про них и песни поют.

— Вовсе я не разбойник, — набычился Иван, — на Ирбитскую ярмарку поехал, чтоб приказных на чистую воду вывести, а меня там повязали и сюда привезли.

— Быть не может, — покачала головой Наталья, и ее большие глаза распахнулись еще шире. В отличие от отцовских, черных, они у нее были голубые, с длинными черными ресницами. Небольшой вздернутый носик придавал ее лицу смешливое выражение. Ивану приходилось оставаться с девушкой наедине всего–то третий или четвертый раз в жизни и сейчас, представив, что отец может повести его свататься к ней, Наталье, ему стало вдвойне неловко, и он постарался перевести разговор на что–то близкое, знакомое и понятное обоим.

— Валет у вас бежит хорошо. Добрый конь.

— Ага, — согласилась Наталья и тут же оживилась, заговорила быстро, почти без перерыва, — только редко отец выезжает на нем. Я думала, бережет, а он все отнекивается, мол, некогда, дела все. Хорошо быть хозяином в доме: что хочешь, то и делаешь. А меня маменька все вышивать усаживает с утра и не пускает никуда. В храм и то с теткой Марьей хожу, если маменька приболеет. Ты вон объездил все кругом, а я только в деревне и бывала за рекой, когда по ягоды ходили. Сижу все дома, да в окошко поглядываю. Хоть зашел бы кто…

— Давай я к вам в гости ходить стану, — расхрабрился неожиданно Иван, мне отец разрешит и Орлика запрячь, кататься поедем.

— Что ты! — очень по–женски всплеснула руками Наталья. — Папенька, коль узнает, то прибьет на месте. Он знаешь у нас сердитый какой!

— Это кто там сердитый? — послышался сзади голос Василия Пименова, и Наташа, обернувшись, увидела отца, вышедшего на улицу вместе с Василием Павловичем Зубаревым. Лица у них слегка раскраснелись, а Пименов и вовсе дожевывал на ходу соленый огурчик, смачно хрумкая. — Я, поди, сердитый? Ты, дочка, сердитых еще и не видывала на своем веку. И не дай Бог наглядеться на них.