Отрешись от страха. Воспоминания историка

В течение десятилетий исследователи, особенно в области новейшей истории Запада и советского периода, испытывали «архивный голод». Нас, как правило, в архивы допускали с большими предосторожностями, и немногим счастливчикам удавалось опубликовать в конце концов тот или иной действительно важный документ. В 1955 году правила для пользования архивами были смягчены, железные двери архивов были кое-где приоткрыты. Кто был порасторопнее, успел проникнуть в щель. Одному нашему сотруднику удалось даже попасть в архив Министерства обороны и получить переписку военных атташе за время войны. Как мы все завидовали ему! Открылись архивы ведомств, министерств. Некоторым счастливчикам совершенно случайно удалось ознакомиться с попавшими в эти архивы важными документами компетенции Политбюро. Но это была большая удача, совсем как выигрыш автомобиля в лотерею!

Я ломал себе голову, какие архивы в Советском Союзе я мог бы привлечь для своей работы. О научной командировке за рубеж для работы в тамошних архивах мне в то время даже и мечтать не приходилось.

В 1957 году проф. Губер, глава Национального комитета советских историков, сделал робкую попытку включить меня в состав советской делегации, отправлявшейся в Лондон на конференцию английских и советских историков, но из этого ничего не вышло. Было очень важно поработать с документами Нюрнбергского процесса над главными немецкими военными преступниками, с протоколами допросов, производившихся советскими следователями. Я отправился к начальнику следственной части Прокуратуры СССР по особо важным делам Л. Р. Шейнину. Помимо конкретной цели своего визита — попытаться получить материалы процесса, — мне было еще и любопытно взглянуть на человека, который вместе с генеральным прокурором СССР Андреем Вышинским готовил пресловутые процессы над Бухариным, Зиновьевым и др. в 30-е годы. Л. Р. Шейнин был также автором популярных детективных историй, некоторые из них с успехом шли в театрах. Позднее Шейнину было поручено «расследование» обстоятельств гибели знаменитого еврейского артиста и председателя Антифашистского еврейского комитета СССР С. М. Михоэлса. Шейнин лишился своего поста и угодил в тюрьму, из которой ему, впрочем, удалось благополучно выбраться. Одна из версий гласит, что Шейнин плохо понял инструкции начальства и повел серьезное расследование, которое было совершенно нежелательным. Поэтому его и упрятали на время в тюрьму... Итак, я посетил Шейнина в его кабинете в Прокуратуре СССР на Пушкинской улице в Москве. Разговор был у нас короткий — разрешения я не получил. По счастью, в это время появились многотомные публикации документов процесса в Англии и США, которыми я и воспользовался для своей работы. Но Шейнин меня запомнил. Спустя полгода, проходя по залу Московского дома кино, я увидел Шейнина и услышал, как кто-то, указав на меня, спросил Шейнина: «Кто это?» Я услышал ответ Шейнина: «Это аспирант Майского, Некрич». Да, профессиональная память следователя была у Шейнина великолепной.

Потерпев неудачу с получением материалов Нюрнбергского процесса, я решил обследовать архивы прибалтийских республик, здраво рассудив, что, несмотря на военные действия, кое-какие материалы могли сохраниться.

Дело было еще в 1951 году, в трудное и опасное время. Мне удалось все же узнать, что архивы Латвии и Литвы вывезены в Министерство иностранных дел СССР, но эстонский архив пока еще находится в столице Эстонии Таллине. Так я впервые попал в этот удивительный город, полюбил его, обрел там замечательных друзей и потом снова и снова возвращался туда.

Мне очень повезло. Несмотря на то, что я работал с переводчиком, я натолкнулся на чрезвычайно любопытные документы о политике Англии в Прибалтике. Фактически я «открыл» этот архив для московских историков. Вслед за мной потянулись в Таллин и в Тарту историки из Москвы и Ленинграда. Вновь к эстонским архивам я вернулся в начале 60-х годов во время работы над своей докторской диссертацией.

С латвийскими и литовскими документами я ознакомился позднее в Архиве внешней политики Министерства иностранных дел в Москве. И все-таки эстонские документы были паллиативом. В моем распоряжении не было основного для моей работы архива — английского. Правда, в те годы английский государственный архив за период Второй мировой войны был закрыт для иностранных ученых, но были, конечно, другие возможности: частные архивы, материалы различных общественных организаций, обществ и пр. и, наконец, беседы с участниками событий. Но тогда можно было только мечтать о поездке в Англию для исследовательской работы. Увы, такая скромная и обыденная мечта для любого исследователя, живущего на Западе, не осуществилась. Но моя «жажда» архивов была частично удовлетворена другим способом.