Отрешись от страха. Воспоминания историка

В заключение мне хотелось бы сказать еще следующее: в только что вышедшем из печати номере «Военно-исторического журнала» (1966, № 6) опубликована статья первого зам. министра обороны маршала А. Гречко, посвященная 25-летию нападения Германии на Советский Союз (она же в несколько сокращенном варианте напечатана в журнале «Новое время» № 25 от 17 июня с. г.). Основные положения и выводы этой статьи полностью совпадают с интерпретацией событий и выводами автора книги «1941, 22 июня». Решится ли Комитет по делам печати обвинить и маршала Гречко в «тенденциозности и односторонности»?!

С уважением

доктор исторических наук, ст. научный сотрудник Института истории АН СССР

(А. М. Некрич) 21 июня 1966 года»

В феврале 1966 года в Москве прошел процесс над двумя писателями — А. Д. Синявским и Ю. Даниэлем. Оба они печатали свои произведения под псевдонимами за рубежом. Их обвиняли в том, что будто бы в своих произведениях они выступали за свержение советской власти. «Новым словом» в советской юриспруденции было то, что личность обвиняемых и их литературных персонажей идентифицировалась судом. И таким образом обвиняемым приписывали высказывания и намерения... героев их произведений! Вот на каком уровне находится закон в нашей стране. Второй примечательной особенностью процесса было то, что в нем в качестве свидетеля обвинения приняла участие литературный критик 3. Кедрина, которая и старалась доказать виновность подсудимых выдержками из их литературных произведений. Принял участие в качестве эксперта по вопросам лексики известный ученый-лингвист В. В. Виноградов.

Многие московские интеллигенты были возмущены процессом, но многие возмущались Синявским и Даниэлем, зачем, мол, они писали под псевдонимами, а не под своим собственным именем. Иезуитизм и нечестность этих рассуждений прямо «били в нос»: печатать под своим именем или под псевдонимом — разве это не личное дело писателя? Кстати, в России всегда была традиция выступать под псевдонимами. Никому, например, не придет в голову упрекать В. И. Ульянова за то, что он выбрал себе литературный псевдоним Н. Ленин! Скрябин выбрал псевдоним Молотова, Бронштейн — Троцкого, а Джугашвили — Сталина. Да мало ли, очень часто политические деятели оппозиционных направлений, а не только писатели предпочитали не выступать под своим собственным именем, а под псевдонимами.

Меня в этом процессе не столько обескуражило поведение Кедриной, которая, возможно, была близка к органам безопасности, сколько академик Виноградов, действительно значительная фигура в науке, который согласился принять участие в этой судебной расправе.

Процесс Синявского — Даниэля и был рубежом между антисталинизмом Хрущева и конформизмом Брежнева. Очень скоро, буквально в течение нескольких последовавших за процессом месяцев, мы почувствовали резкое ухудшение политической ситуации внутри страны. Я был одним из первых, кто ошутил это на своей собственной шкуре. Но все-таки до начала нового этапа моих волнений оставалось несколько месяцев. А тем временем...

...Тем временем мы отправились с Надей, моей будущей женой, в Литву на чудное озеро Дубянгяй и провели там наш неофициальный медовый месяц. Мы поженились спустя полгода в самый разгар бури, разразившейся надо мной.

Возвратимся, однако, назад, ибо «дело Некрича» невозможно правильно понять, не зная того, что происходило в эти годы в Институте истории Академии наук СССР.

* * *

14 октября 1964 года я уехал с туристической группой нашего Института в Финляндию на 9 дней. Смещение Хрущева застало нас в Хельсинки. Здесь произошел любопытный эпизод. Корреспондент хельсинской газеты спросил одного из моих коллег: «Слышали ли Вы о смещении Хрущева?»

— Нет, — ответил тот.

— Но что Вы думаете об этом?

— Нас это не интересует! — отрезал мой коллега.

Ответ был, конечно, потрясающим, но в нем и заключалась квинтэссенция поведения «хомо совьетикус», который больше всего на свете боится попасть на газетные полосы иностранной печати. Да и в самом деле, ведь ему могли бы никогда больше не разрешить выезжать за границу...