Отрезок пути

Я окидываю взглядом изумленные лица многочисленных зрителей. Долго им придется все это переваривать. Даже мои ребята, кажется, в шоке, чего уж говорить об их родственниках, преподавателях и всех остальных, кого я даже не знаю. Только Джинни ухмыляется, Аберфорт смеется в усы, Чарли откровенно хохочет и Нарцисса Малфой как будто сдерживает улыбку. Впрочем, возможно, у нее просто нервный тик. Я уже в этой жизни ничему не удивляюсь.

– Думаю, нам лучше отпустить мистера Лонгботтома, – предлагает мадам Янг.

– Да, разумеется, – поспешно соглашается Кингсли. – Вы можете занять свое место.

Могу, конечно, но не хочу. Впрочем, делать нечего. Глядя в пол, я топаю к своей скамье и устраиваюсь рядом с бабушкой, не поднимая глаз. Она молчит, и я тоже ничего не говорю. Джинни, обернувшись, ободряюще мне улыбается, но больше никто в мою сторону даже не смотрит. Ну, и хорошо, – у меня просто нет сил что-то объяснять. А им, наверное, просто противно на меня смотреть.

Члены Визенгамота негромко переговариваются между собой, обсуждая показания свидетелей. Я прислушиваюсь. Мой спич они, судя по всему, решили игнорировать. Но забыть вряд ли смогут. Сами виноваты, нечего было обвинять меня во всех смертных грехах! Я не только свое мнение высказывал, но если больше никто не решается…

– Мне кажется, все предельно ясно, – резко говорит Янг. – Чем они в спальне занимались, лично мне наплевать, но даже если исключить показания мистера Лонгботтома, очевидно, что Северус Снейп действительно защищал учеников.

– А как насчет убийства Альбуса Дамблдора? – с сомнением произносит Мендус. – Есть у меня некоторые мысли. Очень уж гладко все получилось: Сами-Знаете-Кто приказал Драко Малфою убить Дамблдора, его мать, естественно, бросилась к старому приятелю. И Непреложный обет весьма кстати пришелся – у Дамблдора и выхода другого не было, кроме как…

– Вам, определенно, следует заняться своей памятью, Мендус, – ехидно перебивает Янг. – Из показаний свидетелей следует, что Северус Снейп дал Нарциссе Малфой Непреложный обет в конце июля, в двадцатых числах. А Альбус Дамблдор приехал к Гарри Поттеру через две недели после начала каникул, с почерневшей рукой. Исходя из показаний Поттера, разговор между Дамблдором и Снейпом состоялся сразу же после того, как Дамблдор получил проклятие. Ни о каком Непреложном обете тогда еще и речи не было.

Мерзкому старикашке остается только захлопнуть свой поганый рот.

– Вы закончили? – осведомляется министр. – Полагаю, пора переходить к голосованию. Итак, кто за то, чтобы признать Северуса Снейпа виновным?

Я пристально смотрю на членов Визенгамота. Ни одна рука не поднимается. Мендус дергается было, но, увидев, что отправлять обвиняемого в Азкабан никто не спешит, сцепляет руки в замок, словно опасаясь, что одна из них может подняться непроизвольно.

– Кто за то, чтобы снять все обвинения? – спрашивает Кингсли.

Руку сразу же поднимают Шайенна Янг, приятель моей бабушки и еще несколько человек, включая, как ни странно, старушку, обвинявшую меня во лжи. Затем конечность вверх тянет бледная особа, которую так взволновали мои предпочтения. Дольше всех колеблется Мендус, но, наконец, и он тоже поднимает руку, с ненавистью таращась на меня.

– Все обвинения сняты! – объявляет Кингсли.

– Ура!!! – выкрикивает кто-то из наших.

К нему присоединяются еще несколько голосов. Раздаются аплодисменты.

– Мистер Лонгботтом! – громко говорит Кингсли, и его бас перекрывает шум. – Визенгамот и лично я приносим вам свои извинения за неудобные вопросы. Смею вас заверить, что профессору Снейпу тоже будут принесены извинения.

– Да он вас с вашими извинениями подальше пошлет! – заявляю я меланхолично.

Мои слова вызывают взрыв хохота. Кингсли отводит глаза.

– Невилл, это уже слишком! – укоризненно бормочет потрясенная МакГонагалл.

– Ладно тебе, Минерва! – фыркает бабушка. – Лично я очень хотела бы посмотреть, как посылают подальше министра магии. Внук, как думаешь, это осуществимо?

Я непонимающе смотрю на нее. Ни секунды не сомневался, что бабушка пребывает в состоянии шока, и впереди нас ждут долгие и мучительные беседы. Но она почему-то откровенно ухмыляется, словно происходящее безмерно ее веселит, и не высказывает ни удивления, ни осуждения.

Народ начинает потихоньку расходиться. У наших, к счастью, хватает такта ко мне не лезть. Да и смысл делать это сейчас, когда можно поговорить и в школе?

– Ты на меня не злишься? – осторожно спрашиваю я, пока мы с бабушкой спускаемся вниз.

– А с чего мне на тебя злиться?

– Ну… – я совсем перестаю что-либо понимать. – Ты ведь, наверное, хотела правнуков… хотела, чтобы я женился…

– Я хоть раз говорила тебе о женитьбе или, тем более, о правнуках? – осведомляется она, возводя глаза к потолку.

– Ну… нет… – признаю я, – но Элджи…

– Если у твоего дяди мозги покрыты плесенью, то это не значит, что и я такая же! – отрезает бабушка. – Он тебе и не таких глупостей может наговорить. А я давно все про тебя знаю. Потому и попросила Минси подсунуть тебе ту книжку, чтобы знал, как оно бывает.

Я забываю, как правильно дышать, и судорожно кашляю.