…Дождь лил не переставая, и Николай в какой-то момент подумал, что это само небо крупными слезами плачет по ним, пропадавшим в этом необъятном лесу. Сгинуть тут казалось проще простого: дремучий бурелом, болотца, неожиданно становившиеся непроходимыми топями. А тут еще этот дождь, из-за которого лесная земля совсем разбухла. Пришлось замедлиться, чтобы сберечь ноги – один вывих, и пиши пропало. Иван молча брел впереди. Шли весь день, вначале быстро, а потом очень медленно, пока уже в наступившей глубокой ночной темноте не начали вязнуть в болоте. Сдали назад, вылезли, не сговариваясь заползли в относительно сухую ложбинку между несколькими пушистыми елочками. Сняли мокрую хлюпающую обувь, легли на спину, тяжело дыша. Николай хотел было сделать хоть какое-нибудь подобие шалаша, но, поднявшись, почувствовал, как кольнуло сердце и неожиданно закружилась голова. Ноги подогнулись, и он шлепнулся обратно на землю.
– …Ты чего, браток? – раздался рядом хриплый шепот Ивана. – Хреново, да? Да ты лежи, лежи, куда в такой тьме шебуршиться? Надо тебе отдохнуть, ты поспи пока, что ли…
…Николай сполз поближе к дереву, там, где было посуше, прижал к груди колени, чтобы ступни не сваливались в лужицу посередине, прислонился к стволу и моментально провалился в сон. Иван сразу заснуть не смог; обломав четыре веточки снизу ели, он повесил на сучки свои и Колины сапоги, чтобы просохли. Сел и, слепо уставясь в ночную темноту, задумался. Он устал почти так же, как Николай, но мысли не давали ему покоя.
«Так вот для чего я занимался спортом, постоянно тренировался, – отрешенно думал Конкин. – Как же странно все это. Я убивал их с наслаждением». Он снова вспомнил, как ловко и быстро орудовал ножом, вспомнил, как острое стальное лезвие пропарывало чужие живые и напряженные тела, и снова ощутил то звериное наслаждение победы над врагом. «Да, такое наслаждение может дать только нож, винтовкой или автоматом будет совершенно по-другому… винтовкой… винтовкой»…