Отряд ликвидации

ТРЕНИРОВКИ продолжаются еще две недели, пока я работаю со штрафниками "Последнего Шанса" над стрельбой и физической подготовкой. Практически уже все превратилось в рутину, так что на вторую неделю я переговорил с офицерами корабля и поменял цикл смены дня и ночи в наших залах. Иногда день будет длиться двадцать четыре часа, после дам пару часов на сон, а иногда полдня. Хотя в данный момент меня больше всего беспокоит их бдительность, мне нужно, чтобы они были словно на иголках, когда мы прибудем туда, куда бы ни направлялись. Так что я организовал для них небольшой тест.

В середине двадцать первой ночи на борту, я прокрался к ним в комнату. В комнате слышалось тяжелое дыхание и храп, штрафники "Последнего Шанса" отдыхали, после того как целый день пробегали с тяжелыми ранцами. В моих руках маленькие полоски пергамента, которые используют, чтобы маркировать трупы, на них я нацарапал "Ты был убит, когда спал". Первая койка Троста, изогнувшись и отвернувшись к стене, он руками плотно прижимает к себе одеяло. Едва дыша, я склоняюсь над ним и кладу кусочек бумаги рядом с ним на подушку. Строниберг раскинулся на спине, одеяло на бердах, рот открыт, его дыхание прерывает свист из носа. Я кладу полоску пергамента ему на горло. Продолжаю идти по спальне, в тусклом ночном освещении легко скольжу от одной койки к другой. Остается только Морк, вот он, скорее всего, проснется, в эту секунду раздавшееся бормотание заставляет меня замереть. Задержав дыхание, я стою на месте и пару секунд пытаюсь найти источник шума. Он слева от меня, и я осторожно подхожу к бормочущему. Это Страдински, разговаривает во сне. Она беспокойна, ее донимает кошмар.

Удовлетворенный тем, что она спит, я крадусь обратно к койке Морка и запихиваю пергамент под оделяло. Затем я отхожу обратно к двери в мою комнату и жду утра.

Для меня все прошло слишком легко и это беспокоит. Мне нужно понять, как наказать их, чтобы они навсегда запомнили, что не стоит быть такими расслабленными. Хотя слишком сурово с ними нельзя, кому взбредет в голову выставлять охрану на своем же собственном корабле? Нужно что-то быстрое и четкое. Если это их нечему не научит, я вернусь с кое-чем посерьезнее.

Я сижу и смотрю на них. Такие тихие. Такие уязвимые. Два с половиной года делить камеру размером с зал с сотнями убийц, воров и насильников научили меня неглубокому сну. Я слушаю их медленное дыхание, представляя, как в их легких пузырилась бы кровь, будь я настоящим врагом. Я слышу, как Страдински всхлипывает, а потом переворачивается. Разбираю стоящий шум: дыхание, бормотание Тани, легкий храп Строниберга, и звуки корабля вокруг нас. Стены слегка гудят, в энергопроводах под полом бежит плазма. Я слышу слабое "клац-клац-клац", тяжелой, отдаленной машинерии. В коридорах снаружи по металлическому настилу палубы лязгают ботинки патрулирующей охраны. От грома снарядов, треска лазганов и разрывов гранат, к чему я привык, путь к спокойствию долог. Я фокусируюсь на звуке, выбирая различные шумы из музыки корабля, дабы не заснуть.

Первым просыпается Строниберг, его бессонница, вызванная синдромом отмены, поднимает его всего лишь через пару часов после полуночи. Я наблюдаю за ним из темноты, он садится на койке, он удивлен клочку бумаги, что падает ему на колени. Он поднимает его и поворачивает к слабому свету приглушенных светосфер на потолке, пытается разглядеть, что там нацарапано. Он спускает ноги с кровати и садится на край. Ни один мой мускул не двигается, я просто смотрю на него. Он, должно быть, заметил меня краешком глаза, потому что резко разворачивается в мою сторону, на его лице тревога. Я указательным пальцем прижимаю губы, призывая его к тишине, и затем указываю на его кровать. Он понимает жест и снова ложится обратно, скомкав пергамент в руке.

Остальные просыпаются только когда, моргнув, включается свет дневного цикла, после восьмичасового сна. Друг за другом они просыпаются, раздаются смущенные восклицания, некоторые просто чешут в затылке, найдя свои похоронные бирки.

— Стройся! — ору я, вскакивая на ноги. Они слетают и выкарабкиваются из своих постелей, и становятся перед своими койками.

— Вот теперь я возглавляю отделение мертвецов, — насмешливо говорю я им, прохаживаясь вдоль спальни, — а это полностью и бесповоротно фракает все задание, не так ли?

Никто из них не отвечает, они все смотрят строго перед собой и не встречаются со мной взглядом, пока я прохожу мимо них. Я снова медленно иду обратно, дразню их неизвестностью, усиливаю их беспокойство. Снова остановившись у двери, я разворачиваюсь на месте и смотрю им в глаза, держа руки за спиной.

— В следующий раз я возьму нож, — предупреждаю я их, угрожая каждым произнесенным словом, — и даже думать не буду, порежу. Что касается досадного представления этой ночью, я подсказал вам: вы все мертвы, и как мы все хорошо знаем, трупы не едят, так что сегодня вам не положено никакой еды, кроме боевого рациона воды. Есть какие-нибудь вопросы?

Таня делает шаг вперед, на ее лице отражается беспокойство.

— Да, Снайпер? — говорю я.