Отряд особого назначения. Диверсанты морской пехоты

Как-то по Варангеру к Киркенесу ночью прошел караван. Все суда и корабли в темноте точно не распознали, но сосчитали их количество, определили курс, засекли время. Передали экстренную радиограмму. Перед рассветом появились самолеты, долго бомбили залив. Конвой стоял двое суток на погрузке, и все это время летчики держали его в напряжении. Отбомбится одна группа, на смену ей появлялась другая.

Обратный выход конвоя из Киркенеса разведчики опять наблюдали, немецкие суда проплыли спокойно.

— Почему наши не бомбят их в этом узком месте? — недоумевали ребята.

— Горловина Варангера более узкая, там катерам удобнее атаковать, — по-своему объяснял Игнатьев.

— В штабе разумно решили. Если ударить сразу, как выйдут из Киркенеса, нас поставят под удар. Чем дальше целыми уплывут, тем безопаснее нам с вами.

Караван прошел, где-то его приняли под наблюдение другие группы разведчиков и повели дальше.

В очередной радиограмме из базы им велели понаблюдать за дорогой, посчитать, сколько и куда прошло автомашин, много ли от Вадсё к Киркенесу, какое число в сторону Вардё. Следить было неудобно: расстояние приличное, зона видимости короткая, машины быстро скрываются за высотами и поворотами.

Наблюдали сутки, вторые, третьи… И утомительно, и полной уверенности в точности счета не было. Попросили уточнить задание. Сначала им приказали следить за дорогой от двух часов ночи до шести часов утра, потом — в дневное время. Недели через полторы получили радиограмму, что задание выполнено.

Невдалеке от разведчиков паслось стадо оленей. У некоторых на шеях болтались и погромыхивали глуховатые звонки. За шебуршащий звук российские северяне зовут его шаркуном. Олени безбоязненно бродили по снегу, подрывали копытами мох, жевали его.

Ребята даже заметили, что олени тянутся к ним, чувствуют людей, держатся вблизи. Если моряки меняли место, то и стадо кочевало следом за ними. Случалось, на сутки-двое олени исчезали, а потом снова возвращались. Разведчики привыкли к ним, как к соседям, все-таки живые существа среди заснеженных сопок и тундры.

Стадо было добродушное, неприхотливое, но его приходилось остерегаться: возле оленей должны обязательно появляться люди, встречаться с которыми разведчикам не разрешалось.

Толе Игнатьеву еще дома начальство подобрало персональное задание. По условному сигналу, в котором указывался примерный квадрат, какая-нибудь высота или озеро, Толя должен был пройти, осмотреть округу и поискать людей. Это могли быть летчики со сбитых самолетов.

Однажды радиограмма с таким заданием пришла, и Анатолий собрался в маршрут.

Ростом он выше своих товарищей по операции на целую голову, но худощавый, костистый, угловатый. Лицо по его росту мелковато, иногда ходил он коротко стриженный, оттого голова выглядела несоразмерной. На любительской отрядной фотографии, сделанной поздней осенью 1942 года, коротковолосый Толя сидит на нарах в землянке, перебирает струны гитары, а возле него слушает песню разведчик.

А вот на фотографии, сделанной после возвращения из этой операции, Толя запечатлен с длинными космами, перетянутыми сеточкой, бородатый. Сетки эти всем сплел он. Из троих он самый рукодельный и мастеровитый. Может быть, это было в крови, наследственное, а может, от раннего трудового воспитания в семье да на заводе.

Жизнь его не баловала, легким хлебом не кормила. Учиться много не пришлось, в родном Калинине рано пошел на вагоностроительный завод, выучился на токаря. В отряд разведчиков пришел осенью сорок первого. Ходил в зимние операции, однажды немецкая пуля досталась и ему, он отделался легко: отлежался во флотском госпитале в Полярном и вернулся в отряд.

В майской операции 1942 года, когда многие поморозились от внезапно наступившего резкого похолодания, пострадал и Толя, но с Мотовского берега не ушел, пробыл в операции до конца. Лечили его в стационаре, ноги заживали, пальцы сохранили.

Был он скромен, никогда напоказ не лез.

Такие, как он, неприметные ребята и в отрядном доме, и в кубриках, и в столовой всегда были на втором плане. Делали свое дело, несли службу, в увольнения ходили редко. Изредка бегали в Дом Красного флота (так называли морской клуб в главной базе) на какой-нибудь фильм, а на танцы, на концерт их и не приглашали. В компании их не затянешь.

Ходил Толя двое суток, на привалах подкреплялся да осматривал в бинокль заснеженные сопки и лощины. Ночью спал в снегу часа четыре. Искружил с полсотни километров, но никаких следов не обнаружил. Может быть, летчики в этот квадрат не попали либо живыми на землю не спустились.

Вернулся Толя огорченный, что никого не нашел. Ляндэ утешал его тем, что где искать летчиков — база не знает. Но ходил он не впустую, осмотрел большой район, разведчикам это пригодится.

Сидел Анатолий хмурый, молчаливый, переживал безуспешность своего маршрута. Потом, чтобы отвлечься, сел шить одеяло из парашюта. Затем начал плести сеточку, чтобы повязывать ею волосы на голове. Рукоделье отвлекало от беспокойных мыслей.