Отряды зафронтовой заброски

Вскоре взревели два сильных мотора. Ревущая машина выкатилась на взлетную полосу, развернулась, остановилась на некоторое время, а потом резко прибавила обороты двигателям. Винты с увеличивающимся свистом стали резать воздух, чтобы через некоторое время потянуть за собой дюралевую сигару фюзеляжа. И вот, казалось бы, неуклюжее тело «аппарата» слегка дрогнуло и с резко нарастающей скоростью побежало по взлетной полосе. Оторвавшись от «взлетки», днище транспортника проглотило с каким-то хрустом и стуком в свою утробу шасси, и самолет стал стремительно набирать высоту. Дойдя до потолка, примерно в четыре тысячи метров, машина взяла курс на запад. Она настойчиво двигалась в сторону Польши, где шли боевые действия на море, в воздухе и на земле.

Мысли у оперативников крутились по одной и той же орбите — на этой земле им, двум советским разведчикам, придется решать свои важные задачи вместе с коллегами по партизанскому отряду. За воздушным кораблем неотступно следовал второй его собрат с оперативным грузом.

Линия фронта встретила самолеты струями разноцветных трассирующих пуль и разрывами зенитных снарядов. Потом небо стали обшаривать мощные лучи прожекторов, словно вытянутые прямые щупальца огромного спрута. Летчик первой машины бросил ее сначала в левый вираж, потом в правый, чтобы выбраться из-под ненужной опеки световых столбов, пытавшихся прицепится к самолету. Пилот понимал, как опасен тот миг, когда прожекторы возьмут его машину в перекрестье лучей. Немцам поймать наши самолеты не удалось — пилоты на такие задания отбирались опытные, не раз пересекавшие линию фронта.

Зорич, прислонившись к холодному плексигласу иллюминатора, внимательно наблюдал за морем огней. Его худощавое лицо озарял бледно-голубой лунный свет. В расширенных глазах искорками играли далекие звезды и земные вспышки. Минут через двадцать самолет благополучно пересек мерцающую теперь рваными пунктирами линию фронта. Находясь в воздушном корабле, подвластном, как и вся жизнь на войне, прихотям судьбы, ему было совсем не страшно. «От неожиданности, как от судьбы — не уйти, — рассуждал он, — но надежда спастись реальная — парашют рядом. Оружие тоже. А что касается иллюзии — это хороший стимул для взлета, но плохой парашют для приземления».

Ощущение тревоги не покидало его, вызывая понятный дискомфорт там глубоко в душе. Он прекрасно понимал одну непреложную истину, когда поддаешься страху перед ужасом, начинаешь ощущать ужас страха, а это для мужика, тем более воина, — постыдно. Нет ничего страшнее страха.

Это он, «противненький страшок», во все времена порождал неприятное чувство неизвестной и ожидаемой беды и делал умных людей — глупыми, а сильных — слабыми. Это он обезоруживает воинов…

Александр верил почему-то в удачный исход их оперативного путешествия по воздуху и всячески успокаивал своего слегка побледневшего напарника. В кромешной тьме летчики только по одним им известным приметам и времени полета отыскали квадрат высадки.

Сопровождающий пилот перед прыжком еще раз внимательно осмотрел снаряжение партизан-парашютистов и, зацепив вытяжные карабины парашютов за специальный трос, подошел к двери. Чекисты стали ждать последней команды. И вот прозвучал звонок, а затем загорелась сигнальная, зеленая лампочка. Один из пилотов рывком открыл дверь. Струя свежего воздуха ворвалась в самолет. Первым в черную бездну за дверным провалом бросился Зорич, а за ним полетел Гурский. Теперь уже жесткая и тугая струя пронизывающе холодного воздуха ударила в лица парашютистов. Свист. Шум. Рывок вверх — это выстрелили стропы, вытянутые куполом парашюта. Разведчики почувствовали, как их тела в плотной обвязке ремнями подскочили вверх, и в ночном небе распустились два светлых тюльпана. Несмотря на то, что лямки туго сдавили грудь, сознание обрело приятное чувство безопасного полета. Они висели под шелковыми куполами и бесшумно скользили вниз, к своим товарищам на польской земле.

«К своим ли?» — такой вопрос задавали себе оба парашютиста. Вскоре тишина стала властвовать вокруг, так как рокот удаляющего самолета постепенно затихал. От глотка холодного порыва воздуха Александр даже поперхнулся и закашлялся. Уши заложило. Он открыл рот для выравнивания давления на перепонки.

Им нужно было забыть на некоторое время свои настоящие фамилии — Александр Пантелеймонович Святогоров и Анатолий Григорьевич Коваленко. Теперь они стали соответственно: майор Зорич и капитан Гурский.

Покачиваясь в свежем ночном воздухе на парашютах, им сверху было прекрасно видна земная оранжевая панорама с пятью очагами огня, увеличивающимися по мере приближения к земле. Темные купола парашютов властно держали воздух…

Приземлились Александр и Анатолий почти одновременно и сразу же затерялись среди орехового кустарника, густо разросшегося на опушке смешанного леса. Лес сумрачно молчал и только приглушенный крик кем-то потревоженного филина говорил о ночной жизни в лесном массиве.