Отрицаю тебя, Йотенгейм!

Я, когда за Урюпинском смотреть перестал, в Москву подался, в тон ему понёс Серёга. На Клязьме мы обосновались, земли купили, чего-то так взяли, санаторий под себя прикрутили, с лесом, с полями; оно, знаешь, хорошо, можно чего-нибудь построить, все своё, своя рыбалка, своя охота, девок сколько хошь, грибы, ягоды, баня на все место есть; кладбище можно своё сделать.

Есть у нас своё кладбище, внимательно разглядывая позицию, гордо промолвил чебоксарский.

Я что плохой ход сделал? изумился он, когда я молча постучал кулаком по голове, пока Серёга, тусуясь, шёл к тормозам, продолжая говорить.

Да нет, нормальный. Смелый, можно сказать.

Ну вот! А ты! Ходи!

Через день чебоксарского вызвали слегка. Долго его не было, потом заглянул вертухай и взял с собой двоих: помочь мол надо. Они и привели под руки чебоксарского. "Ну, что? поинтересовался Сергей. «Били, едва ворочая языком, ответил любитель поговорить. Долго били. Часа три… Вот так жить этой жизнью…» «Кто бил?» «Следак. У кума. И кум тоже…»

Отлёживался чебоксарский дня три, а когда стал вставать, вертухай опять позвал его «слегка». На этот раз чебоксарского принесли. На лице следов не было, но на тело лучше было и не смотреть. "Ну, что? опять поинтересовался Сергей, когда чебоксарский открыл глаза. «Двадцать два… убийства… дали… на выбор… два любых… Вот так … жить…» прохрипел чебоксарский. Прийдя в себя, в шахматы он больше не играл и, большей частью, молчал, что-то мучительно вспоминая. Его заказали с вещами. Наступила, видно, опять моя очередь.

Это на словах все смелые, а как до дела все другое, подступился ко мне Серёга. Вон чебоксарский кремень, а два убийства, хошь не хошь, на себя примет. И тебя расколют.

Я молчал.

Просто тебя не били ещё.

Я молчал.

К ночи Серёга отодвинул проволочкой заслонку шнифта и негромко изумился: «Твою мать!.. Полный коридор в камуфляже и масках!» Отступив от двери, растерянно сказал: «Что делать будем? маски-шоу». Что это такое, все слышали. Это значит, что в хату врывается спецназ и бьёт всех без разбора и ограничения. Помню, как в хату 135 зашёл резерв. Тогда никого не тронули, но было видно, каким страхом наполнились глаза некоторых опытных арестантов. Резерв, спецназ или кто ещё какая разница, главное одеться потеплее, и я стал надевать на себя все, что было. "Бесполезно, обречённо и зловеще проговорил Серёга. Лица арестантов побледнели. «Да, наверно» согласился я, застёгивая бандажный пояс. Серёга внимательно смотрел на меня и после паузы провозгласил:

Шутка. Нет на продоле никого.

Нет так нет, ответил я и стал не спеша снимать куртку.

Ну и шутки у тебя, высказался кто-то.

Тюрьма, будучи маленькой моделью государства российского, есть институт лицемерный, и верить в ней нельзя никому. Не верила тюрьма и мне. Серёга взялся прорабатывать вопрос, по какой причине кто находится в столь привилегированной хате, как наша. «Ясное дело за бабки! восклицал он. Все заплатили, а ты ещё не платил скоро тебя отсюда уберут. На общак. А заплатишь оставят. Или ты кому заплатил?» в ответ на что я благожелательно улыбался, покуривая сигареты, и молчал и хрен чего можно было извлечь из этого молчания. Серёга кипятился, и кончилось это тем, что ночью в кормушку заглянул вертухай: «С хаты пятьдесят рублей. Если через пять минут не будет, вся хата пойдёт на сборку». «У кого деньги есть?» спросил Серёга, глядя на меня. Я не спеша стал собирать вещи. Полтинник нашёлся у дорожника Славы, а Серёга перешёл к другой теме, от которой уши встали торчком. Уже с полгода никем из стукачей она не обсуждалась. А именно тема мести следователю и побега в случае освобождения из-под стражи. Ещё Ионычев говорил: «Как же мы Вас, Алексей Николаевич, отпустим Вы же на нас зло затаите». Супер! Значит, речь идёт о свободе. Серёга к теме подкрадывался плавно, продуманно. Начал с того, что сам при первой возможности уйдёт в бега, предварительно умертвив следователя. Тут я отмалчиваться не стал:

Грех, Серёжа, убивать. Ты же христианин, в бога веришь, каждый день Серёжа творил молитву перед иконостасом, прилепленным к тормозам, как ласточкино гнездо, с возжжением свечи под образами. Следователь он тоже человек, только заблудший, его простить надо, а не убивать.

Нет, убью не соглашался Сергей. И ты убил бы, если б смог; это сейчас ты так говоришь, а потом кровь закипит и с гранатой пойдёшь!

Нет, не пойду. Я вообще против насилия. Сказано: если ударят по левой щеке подставь правую. И не убий. За это нет прощения.

Бог меня простит, он меня любит. Я замолкал, но осуждающе и убеждённо качал головой.

А что если бороду того… вжик, вжик и никто тебя не узнает, неожиданно азартно восклицал Сергей.

Нет, надувался я как индюк и, воздев палец к лампочке, с убеждением патриота поучал хату: «Бегает тот, кто виноват!» (Между прочим, умным выглядеть тоже не всегда хорошо).