Отрицание

— Знаешь что! — злится мама. — Помалкивай. Иди с собакой погуляй.

— Я его на Новый Год пригласил, кстати.

— Чего?! Ах ты!

Она в сердцах бросает в меня маленькую подушечку с дивана, но я уворачиваюсь и бегу в прихожую.

— У меня сотрясение! — кричу я. — Ты не забыла? Радж, пошли!

Отец ждёт у подъезда.

— Поговорили? — спрашиваю его.

— Да, — машет он рукой.

— Понятно. Ну, а чего ты хотел? Ты сколько пропадал?

— Три года.

— Вот именно. Ладно, приходи к нам завтра на Новый Год, но без чрезмерных ожиданий. У нас гости будут. Моя одноклассница с отцом.

— С отцом? — напрягается батя.

— Да, но у них нет ничего. Так просто совпадение, что он без жены. Но ты веди себя просто, как добрый друг и с мамой и с ментом этим.

— Милиционер? Рыбкин что ли?

— Да, — киваю я. — Придёшь?

— Откуда ты такой умный? Что-то не пойму я. Вроде я тебе советы должен давать…

— Умный уродился, а ты вот меня бросил.

— Слушай, сын, — зависает он.

— Ладно, не парься, — великодушничаю я. — Просто я книги по психологии читал. А твои советы мне ещё понадобятся. Так что, придёшь?

— А пустит?

— Ну, тут одно из двух. Либо пустит, либо нет. Думаю, можно рискнуть.

— Ты где, кстати живёшь? — спрашиваю я.

— В училище в казарме пока что.

— Понятно.

Когда мама уходит на работу, я иду на разведку. Каждому своё. Прохожу по адресам и нахожу дом, где живёт Каховский старший. По крайней мере, это весьма вероятно, поскольку здесь дежурит милиционер.

Я кручусь поблизости некоторое время, но Каха не появляется и мне приходится убраться, пока мной не заинтересовались органы. В не самом лучшем настроении я возвращаюсь домой и, исследовав все шкафы и просмотрев документы, принимаюсь за уборку. Эксплуатация детского труда, мля…

Когда мама приходит с работы, я помогаю ей готовить. Вот же, любовь к труду с младых ногтей… Оказываюсь припаханным по полной программе, несмотря на постельный режим. Я, конечно, из тех, кто может и умеет готовить, но не салат же «Мимоза». Баранину запечь, шашлык сделать — это пожалуйста. Без ложной скромности в этом я хорош.

— А «Оливьешку» разве не будем делать? — спрашиваю я.

— Это что ещё за зверь? — хмурится мама.

— Ну, «Оливье»… как его… зимний салат. Горошек я же не зря добывал.

— А, зимний. Сделаем, вон же я сварила овощи уже.

Она со вчерашнего вечера хмурится. Про отца я с ней больше не заговариваю и вообще, стараюсь лишний раз не попадать под руку.

Ближе к вечеру набираю номер Большака.

— Алло, — раздаётся в трубке хриплый, как у итальянского мафиози, голос.

— Юрий Платонович, здравствуйте. С наступающим вас. Это Егор Добров… ой, Брагин то есть…

Тьфу ты ну ты! Какой ещё Добров! Повнимательнее надо быть, товарищ подполковник.

— А, Егор! Привет.

— Вы как там? Как самочувствие?

— Здоровье в порядке, спасибо зарядке, — отшучивается он.

— Ну и замечательно. Хочу поздравить вас с наступающим Новым Годом и пожелать, чтобы здоровье вас больше не подводило. Большое спасибо за чудесные дары. Мама моя вам кланяется.

— И я ей поклон передаю. А на счёт даров, это и не дары вовсе. Ты же деньги заплатил. Как отмечать будешь?

— Дома, — говорю я, — в семейном кругу. А вы?

— У меня круг семейный очень узкий, буквально из одного человека состоит. Так что пойду к друзьям.

— Так приходите к нам.

— Нет, в этот раз не смогу, уже пообещал. Молодец, что позвонил, Егор, рад тебя слышать. Я, кстати, жду хоккей. Сегодня после «Голубого огонька» будут показывать. Так что посмотрим, сбудется ли твой прогноз.

— Посмотрим, Юрий Платонович, посмотрим, — усмехаюсь я. — Я вам завтра позвоню впечатления узнать.

Первыми приходят Рыбкины. Атмосфера, несмотря на напряжённость, исходящую от мамы очень даже праздничная. На ёлке огоньки и блестящие нити дождя. Когда проходишь слишком близко, они с лёгким электрическим щёлканьем липнут к свитеру. На столе салаты и искрящийся хрусталь бокалов. Праздничные тарелки, мельхиоровые приборы и особым, только маме ведомым образом, свёрнутые салфетки. В воздухе разлит запах еды.

— Проходите, Геннадий Аркадьевич, Наташенька. Давай шубку, Егорка, поухаживай.

Наташа смущается. Она нарядная, взволнованная и предвкушающая новогодние чудеса. На губах помада и глазки подведены и от этого будто бы блестят ещё ярче. Красотка, нечего сказать. Платье, чулочки, или что там у неё… Куколка.

Её отец в костюме и при галстуке. Он напоминает мне одновременно основательного и кряжистого сталевара с плаката и вора карманника с бегающими глазами и ловкими пальцами. Тонкие волосы аккуратно уложены, а редкие усы непослушно топорщатся. Глаза красные не то от недосыпа, не то от алкоголя. И пахнет он, разумеется «Шипром», и что тоже вполне ожидаемо, весьма обильно.

Он отдаёт маме бутылку «Советского шампанского» и беленькую. Ну а куда без неё. Интересно было бы на Наташкину мать взглянуть. Надо же у такого, прямо скажу, не особо симпатичного папаши родилась такая жемчужина.

— Присаживайтесь, пожалуйста, — говорит мама, с тревогой поглядывая на меня. — Сейчас ещё тётя Валя придёт, соседка. Но вы пока открывайте шампанское, Геннадий Аркадьевич.

Наташка сидит потупив глаза. Чего стесняется-то? Из-за отца что ли.