Отрицание

Мне очень хочется сдать Каху прокуренному капитану. Прямо разъедает меня эта идея. Кэп, само собой, тот ещё отморозок, но да ладно, сейчас мы с ним ситуативные союзники.

Но чтобы сдать Каху, надо с ним сблизиться. Это крайне неприятно, тем не менее я поворачиваю в сторону его дома. Надо начать хотя бы с чего-нибудь. Прийти и сказать, что мол давай ломанём магаз на Южном я не могу. Кто на это поведётся? Да и вообще, я же типа ботаник с уклоном в единоборства, или что он там обо мне думает?

В общем, нужно начать, вовлечь, окрутить и подставить. Легко сказать, конечно… Я поднимаюсь на его третий этаж и давлю кнопку звонка. Ничего не происходит. Звонок звонит, но никто не открывает. Я нажимаю ещё раз и уже собираюсь уходить, как различаю за дверью шаги.

Дверь открывается и передо мной возникает Каха. Взлохмаченный и помятый, он кутается в чёрный махровый халат. Взгляд тяжёлый, ночь была бурной, судя по всему.

— Чего? — недовольно спрашивает он.

— Пара слов, — спокойно отвечаю я.

Он долго молчит, соображая, вероятно, что у меня на уме.

— Если дома неудобно, можем на улице перетереть.

Теоретически, чисто теоретически, я ведь могу его просто … как сказать-то… в общем, сделать его неопасным. И неподвижным…

— Неудобно, — наконец, принимает он решение.

— Не вопрос. Но там пара слов всего.

— Срочно?

— Ну, а чё тянуть?

— Сска… — выдавливает он. — Давай минут через сорок. Иди в «Солдатское», в самом конце там сядь где-нибудь. Я хоть рожу пока умою.

— Лады, — отвечаю я.

Для мороженого не самая лучшая погода, но «Солдатское» так «Солдатское». Правда разговор автоматически становится более весомым, чем если бы мы постояли пять минут во дворе. Ладно, подпустим туману.

Я иду на Набережную, захожу в кафе и погружаюсь в ностальгический кайф. Нет, придётся и мороженого заказать. Надо же, я сразу вспоминаю этот аромат, какая-то невообразимая смесь запаха рома и кофе. Да, здесь всегда так пахло… Ёлки…

Посетителей немного и я сразу подхожу к прилавку. Заказываю кофе и вазочку мороженого с сиропом. Бармен принимается колдовать над моим заказом, а я иду в дальний конец зала и сажусь за свободный столик.

Играет «АBBA», «BONEYM», «OTTAWAN» и, неожиданно, шуршащая, скверная по качеству, но прекрасная по сути «Кто виноват», группы «Воскресение». Это я удачно зашёл. Наслаждаюсь подлинным вкусом детства и забытым видом металлической вазочки для мороженого.

— Эй ты, страшила, это наш столик, — раздаётся вдруг надо мной. — Заканчивай хавать.

Я поднимаю голову. Две девочки-ангелочка, одна тёмненькая, а другая светленькая, по виду мои ровесницы.

— Чего смотришь, не узнаёшь? — довольно злобно спрашивает та, что тёмненькая.

— Ему кирпичом по башке двинули, — сообщает ей та, что светленькая. — Он и раньше был дурачком, а теперь в натуре шиза. Брага, вали отсюда тебе Ширяев сейчас остатки мозгов вышибет.

Ну что мне им уши накрутить или ремня всыпать? Я глубоко вздыхаю.

— Чё ты дышишь, как красна девица? — всё также зло говорит та, что тёмненькая. — Сдрисни отсюда.

Где только они эти словечки берут? И это девочки, нежные ранимые создания. Смотреть противно.

— Я бы мог пригласить вас присесть за свой столик, — говорю я, — но вы крайне некрасиво выражаетесь. Так что девочки попытка подружиться не засчитывается. Возвращайтесь к своим мальчикам. Думаю, с ними вы вполне можете разговаривать на одном языке.

Они зависают и переглянувшись отступают. Я вижу как они подходят к стойке, крутят у виска и тычут в меня пальцами. Беда с этими подростками. Разумеется, тут же нарисовываются трое из ларца. Вернее, двое из ларца и Ширяев.

— Брага, ты не ох*л? — прямо и без обиняков бросает он, а девчонки удовлетворённо хихикают.

Немного же им надо. Мне остаётся только головой покачать. Я всегда был противником телесных наказаний, считал, что детей бить нельзя ни при каких обстоятельствах. Но вот сейчас я готов поменять точку зрения на противоположную.

— Ты, лупень, чё не слышишь? — продолжает Ширяев и двое его спутников подходят ближе. — Встал и свалил, это наш стол, понял?

— Значит ты большой член, а эти по бокам, — спокойно говорю я, продолжая сидеть, — твои яйца? Бывает два типа яиц: здоровенные, храбрые яйца и маленькие пидарастические яички. Каждый член всегда стоит и зорко озирается. Только мозгов у него нет. И как только почует бабу, так он сразу оживляется. Но ты немного перепутал: никакой бабой здесь даже не пахнет. Как и положено безмозглому члену, ты не разбираешься в ситуации. А теперь ты начинаешь сморщиваться, и твои маленькие яйчишки сморщиваются вместе с тобой.

Я произношу это спокойно и основательно, не улыбаюсь и не хмурюсь, остаюсь безо всяких эмоций. Это цитата из фильма, который ещё не сняли, и они его, разумеется не видели. Они стоят открыв рты и не понимают, как реагировать.

— Ого, малолеток воспитываешь, — говорит Каха, протискиваясь мимо них и присаживаясь за стол напротив меня.

Его хрипловатый голос мог бы дать понять, как именно я могу воспитывать, но они, кажется, слишком привыкли к подчинению Брагина, чтобы сообразить хоть что-то. Да вот только Брагин уже не тот.