Отрицание

— Да ничего… Ничего с этим не поделать. У каждого своя судьба. Кто-то живёт до глубокой старости, а кто-то уходит, едва начав жить. С этим можно только смириться. Все мы, по большому счёту, приходим на землю лишь на миг. Промелькнёт… и всё. Шансов что-то исправить уже не будет.

Я покашливаю. Некоторым подобные шансы всё же выпадают. Только эти некоторые пока не знают, что можно исправить и как…

— Что произошло? Как он умер?

— В аварию попал. Он мотогонками занимался. Вот и…

— Сочувствую вашему горю, — говорю я.

Мы некоторое время молчим.

— Ладно, — наконец говорит Юрий Платонович и забирает из моих рук альбом. — Расскажи, как у тебя с твоими букмекерами дела?

— Да пока не знаю. Отвёл туда Каху с его дружком. Альберт не звонил? Не жаловался?

— Нет, а должен был?

— Дружок Каховского немного неуравновешенный тип. Ему, кстати, место не понравилось. Возможно, потому что инициатива от меня была, а он с каким-то подозрением ко мне относится. Чувствует, что у нас с ним идеологические противоречия. Я, видите ли, очень бы хотел Каху за решётку упечь. И его тоже, если будет за что. Даже не из соображений высшей справедливости, а просто из мести. За отца хочу отомстить.

— А ты уверен, что это он послал того головореза?

— Да, уверен. Знаю, что он.

— Понятно, — кивает он.

— Я вот спросить хочу, Юрий Платонович.

— Давай.

— Вопрос сугубо теоретический. Вот, скажем, живёте вы в чудесном доме. Есть в нём недочёты, конечно, и управдом иногда ведёт себя неправильно, и лифт иногда не работает, а порой и крыша протекает.

— Точно это хороший дом? — уточняет с усмешкой Большак.

— Точно! Даже не сомневайтесь. Другого такого не найти. Надо б только дворника нового да управдома, и всё наладится. Вот. И есть у вас соседи. Очень хорошие люди. Отзывчивые, добрые, всегда вам помогут и придут на помощь. Только вот они делают что-то нехорошее, неправильное. Может быть, от их действий людям даже польза есть, или видимость пользы, но только дом от этого незаметно разрушается. Но, честно говоря, и без них разрушителей хватает. Народ в доме шушукается, что управдом идиот, говорят, что в соседних домах люди живут лучше. У них и свет ярче и вода горячее и, главное, еды больше. А эти соседние дома, кстати, смотрят на ваш дом и очень хотят его разрушить. Кто на кирпичи глаз положил, кто на территорию, кто на трубы, что в земле закопаны. И вот вы знаете, неважно как, но точно знаете, что дом ваш будет разрушен и довольно скоро. Но никто вам не поверит, если вы об этом скажете, за дурака примут. В одиночку вы его сохранить не сможете. Единственное, что в ваших силах, это отвести к управдому тех, кто фундамент подтачивает потихоньку. А они ведут себя, как ваши друзья. И, самое главное, вот отведёте вы их, выполните долг, а не факт, что это дому поможет. Мне интересно, что бы вы сделали в такой ситуации, как бы поступили?

— А ты точно знаешь, что он рухнет? — спрашивает Большак после долгой паузы.

Он пристально смотрит мне в глаза, будто пытается проникнуть в голову.

— Рухнет, — киваю я. — Рухнет…

— Значит, нужен план, — говорит он, помедлив.

Это точно. Нужен…

Мы некоторое время сидим молча, а потом, словно спохватившись, он вскакивает на ноги.

— Я же про самое главное забыл. Подожди-ка.

Он выходит из комнаты и через минуту возвращается с коробкой с надписью Sony ТСМ-260.

— У тебя же послезавтра день рождения. Вот, это от меня подарок.

— Так раньше времени нельзя. И я вас хотел пригласить, между прочим, отметить это дело в семейном кругу.

— Отмечать нужно со своими сверстниками, — наставительно говорит он.

— Так я ещё не обзавёлся знакомствами среди пенсионеров, — хмыкаю я.

Он смеётся.

— Незачем тебе с пенсионерами развлекаться, вон молодёжи сколько вокруг. Каждому овощу своё время. Ну, посмотришь уже что там или нет?

Знаю я что там, но дорогой подарок меня не радует. Наоборот, даже тяготит. Я достаю красиво упакованный магнитофон. Чёрный, с кнопочками, которые лизнуть охота, с отделением для кассеты, на дне которого встроен оранжевый прямоугольничек со скруглёнными углами. Прелесть просто. Чудо инженерной мысли. Размером меньше листа писчей бумаги, толщиной сантиметра в четыре.

— Спасибо большое, — говорю я. — Правда, я тронут. Но мать убьёт если я такой дорогой подарок приму.

— Не убьёт, — машет он рукой. — На вот ещё, держи.

Он протягивает несколько кассет Maxell.

— Там некоторые с записью. Я не знаю, что ты слушаешь, поэтому подборка разношёрстная немного.

Я ставлю первую кассету не читая надпись карандашом, и это оказывается Высоцкий.

«Разницы нет никакой между Правдой и Ложью
Если, конечно, и ту и другую раздеть»,

— поёт он голосом Жеглова.

Это, как гадание. Первая фраза и вот тебе предсказание и пища для размышлений. Есть у нас на Руси Пушкин да Высоцкий, а другого и не надо…

Я долго сижу у Большака и слушаю вместе с ним Владимира Семёновича. Голос его льётся, как живой, да он и есть живой.

— Делай, что должен, — говорит мне на прощание Юрий Платонович. — Это всегда лучше всего.