— Так и ты здесь не живёшь, чтоб тебя джинны за облака выкинули! — бесновалась Алия. — Ты мог жить с ней в Эр-Рияде в своей квартире! Ты мог уехать с ней в Джидду! Ты бадауи! Ты можешь жить где угодно!
И вдруг Раида кольнуло осознание: он ведь и правда не жил в пустыне с того самого времени, как пошёл в школу. Он родился и вырос в пустыне, он проводил здесь всё свободное время и считал себя истинным бадауи. Он умел ориентироваться в песках, умел находить воду, обращаться с животными, он с молоком матери впитал в себя те знания, которыми должен обладать настоящий бадауи. Но всё же в пустыне он не жил…
Он кочевал, да. Но кочевал по городам, вслед за военной частью, а потом — за эмиром. А теперь работа на эмира закончилась, и ему вряд ли удастся устроиться куда-то. Именно поэтому Раид и думал о возвращении в пустыню, куда даже длинные пальцы Бахира не доберутся. Но искренне он в это возвращение не верил. Он бы не смог смириться с тем, что из телохранителя эмира превратился в простого скотопаса…
— О Аллах, за что мне это⁈ Я мечтала о внуках! Я грезила о том, чтобы дожить до того момента, как они назовут моё имя! О-о-о! — Алия чуть не рыдала, протянув руки к небу.
— Она улетела, мама. Она меня не любит, я слишком стар для неё, — привёл последний аргумент Раид.
— Конечно, улетела! Страус ты недощипаный! Она ушла за тобой от эмира, пошла босиком за тобой в пустыню, вышла за тебя замуж! Она отдала тебе первую кровь! Она любит тебя, непроходимый ты слепец! Она звала тебя в свою страну! А ты дал ей талак у самого трапа самолёта! Что ей было делать⁈ О-о-о! Я клянусь тебе, я изобью тебя палкой! — Алия снова накинулась на сына и начала тарабанить маленькими тёмными кулачками по его груди.
А Раид застыл. Какое-то тяжёлое чувство поселилось в его душе. Раньше он был уверен, что поступил правильно и благородно. Но после отповеди матери он вдруг подумал, что своими руками мог всё разрушить. Мог изгнать тот шанс на счастье, который Аллах даёт только раз в жизни.
— Иди, сын, пока что иди, — тихо сказал Сабир, обнимая и уводя плачущую Алию в сторону их шатра.
И Раид, ослепший от слёз, на нетвёрдых ногах побрёл в пески навстречу разгорающимся звёздам.
[1] جَنَّةٌ (араб.) — рай.
[2] حورية (араб.) — Райская дева, та, что будет супругой праведника в раю.
[3] الطلاق (араб.) — развод. Формулу развода нужно произнести публично, тогда он вступает в силу. Развестись имеет право муж или шариатский судья, действующий от имени жены. Даже однократное произнесение этого слова расторгает брак, повторное произнесение усложняет разведённым возможность воссоединиться. Троекратное произнесение этого слова для мусульман-суннитов, а именно такой ислам исповедуют в Саудовской Аравии, делает повторную женитьбу разведшихся невозможной. Вновь пожениться такие люди могут, только если женщина выйдет замуж за кого-то другого, вступит с ним в интимные отношения, и этот брак по каким-то причинам закончится.
Эпилог
Инесса сидела с недопитой чашкой чая и смотрела в окно на медленно опускающийся на землю вечер. В некоторых окнах в домах напротив ещё мигали гирлянды. Инессе они казались какими-то неуместными. За те пару дней, что она провела в Саудовской Аравии, казалось, прошла целая жизнь, и ей было странно, что на Земле до сих пор царит январь.
Она быстро прошла все бюрократические перипетии, объяснив, кто её похитил и зачем. Естественно, никакого уголовного дела ни на кого не завели. Её работодатель и Его Величество король прислали ей извинительные подарки, из-за чего её банковский счёт раздулся до небывалых размеров.
Внезапное благосостояние, обрушившееся на Инессу, было единственным последствием истории, от которого Ирина Константиновна, её начальница, была в восторге. О других последствиях Инесса не особенно распространялась. Ни о её замужестве, ни о том, что этот «муж» бросил её после первой брачной ночи, Инесса никому не говорила. Незачем.
Родители поохали, покачали головами, нанесли визит вежливости. Они даже притащили к ней психолога с надеждой выискать и искоренить последствия посттравматического или стокгольмского синдрома. Психолог ничего не нашёл и уехал, разбогатев на пару тысяч. Родители тоже уехали, почему-то расстроенные, будто им очень хотелось её хоть от чего-нибудь вылечить.
А Инессе не хотелось ничего. Девушка просто засела дома и никуда не выходила уже почти две недели. Она днями сидела на кухне и пила чай, не отвечая на звонки. Мыслей не было. Желаний — тоже. Инесса вылила очередную порцию остывшего чая в раковину.
Она никак не могла согреться. Она чувствовала себя замёрзшей с того самого момента, как он… Нет! Не думать об этом! Слишком больно. Рухнувшая на взлёте надежда… Инесса тряхнула головой, пытаясь отогнать эти мысли.
Она даже к Тенину не ходила, чтобы не воскресить в себе воспоминания о другом Тенине. О том, что навсегда остался лежать там… Нет! Она сознательно не подпускала их к себе, иначе развалится окончательно.