Отрицание Оккама

– Да, у меня было много дел, – извиняться за почти часовое опоздание Иллариону не пришло бы в голову. В таком кабинете не мог сидеть уважающий себя человек. Или равный ему, Иллариону Гоцадзе.

– Мы хотели с вами встретиться, чтобы поговорить о вашем погибшем друге Егоре Богдановском, – напомнил Дронго.

– Я в курсе, – лениво ответил Илларион, – меня отец уже предупредил. Какие-то бумаги или документы. Спрашивайте, что вам нужно. И учтите, у меня мало времени…

– Безусловно. Я понимаю, как вы заняты, – повторил Дронго. И снова Гоцадзе не почувствовал подвоха.

– Конечно, занят, – снисходительно произнес он, – я ведь не подшиваю бумажки, как вы. У меня более важные дела, чем у вас. Иначе вы бы сидели у меня в кабинете, а я бы в вашем… – он не сказал «клоповнике» или «крысятнике», но интонация и его презрительная улыбка ясно говорили, как именно он относится к этим людям, посмевшим выйти на его отца и побеспокоить семью Гоцадзе.

Дронго решил, что время реверансов закончилось.

– Вы учились вместе с Егором в Лондоне? – уточнил он, меняя выражение лица и тембр голоса.

– Да, – несколько удивился такой резкой перемене тона Илларион, – мы там были вместе.

– Значит, вы о нем все знаете. Ваш отец сказал мне, что даже ваши квартиры, которые вы там снимали, находились рядом друг с другом.

– Правильно. Мы были соседями.

– И вместе ездили в Амстердам?

– Да, – улыбнулся Илларион, – несколько раз.

– Пробовали наркотики?

– Нет… да… Что вы такое спрашиваете? Конечно, нет. Просто ездили на культурную программу.

– Понимаю. Хотели увидеть музей Рембрандта. Или у вас другие увлечения? С вами ведь был художник Илья Шмелев. Возможно, ему больше нравились импрессионисты?

Илларион насторожился. Он не такой дурак, чтобы не почувствовать издевки в голосе этого человека. Иметь такой небольшой кабинет и разговаривать с ним на равных. С ним! С Илларионом Гоцадзе! Кто это такой?

– Я не знаю, кто ему больше нравится, – холодно заявил Илларион, – но мне Рембрандт не нравился никогда. Все эти черные картины с проступающими человеческими лицами. Он мрачный художник. А ездили мы отдыхать. Как нам нравится.

– И все-таки вы не ответили на мой вопрос. Наркотики пробовали? Только не врите. Честно. Да или нет?

– Да, – зло ответил Илларион. – Это что, допрос? В Голландии наркотики разрешены по закону. И все, кто туда приезжает, их пробуют.

– Как странно, – пробормотал странный, осмелившийся допрашивать его тип, – я был в Голландии одиннадцать раз и ни разу не пробовал наркотики.

– У каждого свои увлечения, – усмехнулся Гоцадзе, – может, вы любите что-то другое. А мы не наркоманы, если вы об этом подумали. Никто из нас не подсел на наркотики. Попробовать, да, интересно. Травка разная, анаша, марихуана. Но от героина мы все отказывались… – Последние слова он произнес не совсем уверенно.

– Всегда? – сразу почувствовал его неуверенность Дронго.

– Да, – разозлился Илларион, – я не понимаю, какое отношение имеют наши поездки в Голландию к бумагам Егора. Зачем вы меня сюда позвали? Кто вы такой? Что вам нужно? И вообще, я не хочу отвечать на ваши вопросы.

Он сделал движение, собираясь подняться. Но голос Дронго его невольно остановил.

– Подождите, – Илларион услышал металл в голосе этого незнакомца и невольно вжался в стул, – с вами никто не шутит. Мы не сказали вашему отцу правды, чтобы его не беспокоить.

– Какой правды? О чем вы говорите?

– Мы расследуем убийство Егора Богдановского. И не открыли этого вашему отцу, чтобы лишний раз не бередить его раны. Ведь нам известно о смерти вашего двоюродного брата в автомобильной катастрофе. – Дронго блефовал, но сейчас это был единственный выход.

– Какое убийство? – привстал от волнения Илларион. – Егор умер сам. У него была открытая язва. Так нам сказали.

– Его убили, – мрачно подтвердил Дронго, – и учтите, что об этом никто не должен знать. Даже ваш отец. Даже ваши самые близкие друзья. Кажется, вас было четверо: Атос, Арамис, Портос и д’Артаньян.

– Верно, – невесело усмехнулся Илларион. – Значит, его убили. Вы знаете, кто это сделал?

– Не знаю. Поэтому мы вас сюда и позвали.

Илларион был хроническим лентяем, позером и хвастуном. Он привык к легкой жизни и считал, что она будет такой все отпущенное ему время. Но у него было доброе сердце.

– Вы все правильно сделали, – вздохнул он. – Теперь я вас понимаю.

Дронго поднялся из-за стола, обошел его, взял свободный стул и уселся напротив Иллариона.

– Я хочу, чтобы ты мне помог, – сказал он, глядя молодому человеку в глаза. – Вспомни, может, у твоего друга были враги? Может, ты вспомнишь, где он был в последний день перед тем приемом, который устраивала компания его отца.

– Он был у Ильи дома, – вспомнил Илларион, – потом встречался с Казбеком. Нет, он сначала заехал к Казбеку, а потом поехал к Илье. Я ему звонил, он был какой-то расстроенный. Илья – это наш товарищ. Илья Шмелев…

– Я знаю, – кивнул Дронго.

– А Казбек…

– Я тоже знаю. Вы же всегда держались вместе, вчетвером.