Отрицатели науки. Как говорить с плоскоземельщиками, антиваксерами и конспирологами.

Я осторожно предложил: если мы всерьез затеваем этот опыт, то будет, видимо, разумно заранее условиться, что мы будем считать «успешным» подтверждением или опровержением плоской Земли. Я подал идею, что хорошим критерием могла бы быть дозаправка. Если я прав и Антарктида – это материк диаметром всего лишь 1500 километров, то мы сможем долететь в пункт назначения без посадки и дозаправки. Строго говоря, если подумать об этом, то момент посадки в самолет должен был стать великим подвигом веры: ведь если не веришь, что полет возможен без дозаправки, где в Антарктиде можно сесть и залить керосин? В то же время, если он прав и Антарктида – это горная цепь длиной около 38 000 километров, то мы точно не сможем обойтись одним баком. Самолеты вообще не летают больше чем на 15 000 километров без дозаправки. Ни один кругосветный перелет (даже с востока на запад) невозможен без промежуточной посадки. Итак, договорились?

К моему удивлению и радости, он согласился. И мы пожали друг другу руки! Меня разбирало нетерпение, поскольку в этот момент я уже ясно понимал, что выиграл. Похоже, на каком-то уровне и он это понял, потому что стал вдруг нерешительно качать головой. «Нет, я не могу, – сказал он наконец. – Я отказываюсь». «Почему?» – спросил я, и он ответил, что, возможно, посадка и дозаправка были иллюзией. Что нас таким образом приучили думать, будто на всех других рейсах дозаправка нужна, чтобы, когда придет час нам лететь над Антарктидой, мы думали бы, что плоская Земля потребует дозаправки тоже. Но что, если это не так? Что, если облет Земли на самом деле возможен и на одном баке, а все те перелеты с дополнительной посадкой – только инсценировка для отвода глаз?

Я не верил своим ушам.

– Давайте-ка уясним, – сказал я. – То есть вы считаете, что вся история реактивной пассажирской авиации, и в нашей стране, и по всему миру, – это спектакль, который затеяли еще до вашего рождения, чтобы подстраховаться на случай, если мы с вами сядем здесь сегодня вечером и попытаемся придумать какой-нибудь способ точно установить, плоская Земля или нет?

Он сказал «Да».

В эту секунду наша беседа во всех смыслах завершилась. Его позиция разлетелась в прах, а мы еще даже не покончили с закуской. Впрочем, вместо того чтобы встать и уйти, я, помня, чему учил мой визави со сцены, остался невозмутим. Иначе вышла бы грубость. А шансов на продолжение диалога не осталось. Просто вернувшись домой «правым», ты никого не переубедил. Однако я со всей остротой ощутил правоту Томаса Генри Гексли, предупреждавшего, что «жизнь слишком коротка, чтобы заниматься развенчанием уже однажды развенчанного». Что было делать?

Видя, что он несколько расстроен, я вернул разговор в привычное русло и стал просто слушать его. Он спросил, верующий ли я, и я ответил «нет». Тогда он принялся рассказывать об отношениях Бога и дьявола и провел для меня мини-семинар по плоской Земле для начинающих. К этому моменту я уже не возражал. Я лишь немного пощупал почву, спросив: «Но если дьявол настолько хитер, что смог спрятать такую фундаментальную правду, почему он оставил столько улик, которые вы вроде бы сумели собрать?» Он ответил, что истина нередко бывает спрятана на самом виду. Что люди, управляющие ситуацией, управляют и интерпретацией фактов, как это было, например, со стрельбой в Паркленде.

Тут у меня кровь прилила к лицу. Племянник близкого друга нашей семьи погиб во время бойни в Сэнди-Хуке. Если я вспылю, обед точно закончится. Но спокойно слушать эти бредни я тоже не могу. Мой сотрапезник пустился вещать, что дети в Паркленде были «статистами». Что мать одной из «жертв» заявила: «Мне не нужны молитвы и сожаления, мне нужен запрет оружия», – и это вызвало у него подозрения. «Не это ли хотели бы услышать от нее сторонники запрета?» – продолжил он. С этого мгновения наш разговор превратился в долгие прения о конспирологии, бремени доказательств, бритве Оккама и о том, почему я упорно не хочу согласиться, что доказательством могут служить подозрения и догадки. Поразмыслив, я решил не сообщать, что лично знаком с семьей, которую подобные бредни больно ранят. Я потом жалел об этом. Пожалуй, следовало бы ткнуть его носом в то, что он – не единственная жертва в нашем мире. Неплохо было бы ему узнать, что логика, которой он пользуется, несет реальные последствия для реальных людей.

К моменту, когда наши тарелки опустели – а прошло больше двух часов, – мы вернулись к теме отрицания науки. Ему не нравится, сообщил мой собеседник, что климатические диссиденты и антипрививочники смотрят на плоскоземельцев свысока. Еще его расстраивает «моральное превосходство» ученых; он настаивал, что настоящие ученые должны хотеть изучать плоскую Землю. Я сообщил ему, что в науке место под солнцем нужно зарабатывать, а дело ученых состоит не в том, чтобы проверять каждый заговор. «Ну, я не ученым не доверяю, – сказал он мне на это. – Я не доверяю псевдоученым». «Я тоже», – ответил я. Так что в конце концов мы в чем-то согласились.