Отрицательная Жизель (сборник)

До сорок четвертого получала Паня от мужа письма, последнее пришло в октябре. А потом писем не стало. Ждала, ждала, а месяцы шли да шли. Она плакала, худела, бегала в военкомат — узнавать. А они ничего не говорили — видно, сами не знали. Товарки по работе утешали: может, раненный или контуженный, может, в плен попал — не обязательно погиб.

А перед самой Победой, в апреле сорок пятого, получила Панька похоронную. Не кричала, не плакала, а почернела и высохла, будто ее в одну ночь спалило. В День Победы заперлась в комнате и не выходила. Достучаться никто не смог. Боялись, не сделала ли чего с собой.

А вышла, будто подмененная. Начала в компании ходить — пить, петь. Завелась с мужиками, за лето троих сменила. И все как-то мимоходом, несерьезно, вроде бы назло. А кому назло? Себе самой — душа ее печалилась, а тело просило радости.

Завертелась Панька с какой-то отчаянностью — пить стала допьяна, гулять до срама. Золовки ее осуждали: «Ты бы уж замуж выходила, чем так-то, чем Ивана срамить». А как замуж? Кругом одни вдовы да девки-перестарки. Потом будто поуспокоилась, поутихла. Тогда, новое дело, надумала койку сдавать командированным. Товарки ее стыдили — ты ж не старуха, зарплату имеешь. Она им: «Комната большая, а людям надо». Будто она это для людей, а на самом деле скучно ей, одиноко, да и деньги не лишние.

А командированные все больше военные, офицеры. Все молодые, веселые — рады, что война кончилась. Хочется и выпить, погулять. А тут хозяйка нестарая и тоже не против погулять. Некоторые попадались симпатичные. Казалось ей временами, что она могла бы такого полюбить, а за такого вот замуж пойти. Да жениться-то никто не предлагал.

Летом сорок девятого Паня забеременела. Думалось, от веселого капитана. Он ей больше других нравился — ладный, ласковый, да и жил у нее целых десять дней.

Родилась девочка. Записала Паня ее «Ивановной» — по мужу. Потому что, кто бы ни был отцом ребенка, а муж ее был Иван.

Горя она хлебнула с дочкой немало. Приезжие перестали у нее останавливаться — беспокойно. Надо было жить на зарплату, а она маленькая. В яслях был плохой присмотр, Любочка часто хворала. Даже в больницу клали два раза. Насилу оправилась. И росла слабенькая. Паня за нее душой изболелась, похудела, подурнела. Мужчины ей не нужны стали, не до них.

Золовки ее пожалели. «Уходи, — говорят, — со своей фабрики, переходи на питание». Устроили в ресторан, на кухню. Шеф-повару надо было дать, собрались — дали. Слава богу, в ресторане Паня прижилась. Работала хорошо, быстро, со всеми ладила. Была сыта, ребенку могла кое-чего обеспечить, а главное — стала обходиться без яслей. То брала Любу с собой и целую смену держала на работе — припрячет в посудной, в гардеробной, в буфетной. Женщины выручали — понимали, как одной с ребенком тяжело. А то оставит ее дома под присмотром соседки-лифтерши, когда та свободна. В ресторане выдавали сотрудникам то кости, то вымя, то осердие. Пане было чем соседку отблагодарить. А когда Любочка подросла, окрепла, можно было и в садик отдать, а там и одну оставлять — в садик ходить она не любила.

Хорошая была Любочка, как кукла. Намоет ее Панька, уложит спать, а потом все подходит, любуется. Щечки розовые, реснички длинные, волосики золотые, ручки толстенькие.

Росла Люба на свободе, как цветик цвела.

Когда Люба пошла в школу, Паня опять стала задумываться о своем одиночестве. Но теперь уж ей хотелось выйти замуж за самостоятельного мужчину, чтобы у Любы был правильный отец.

Навернулся рабочий из ресторана, стал ухаживать, а потом встречаться. Панька встречаться не возражала. Однако дело стало затягиваться: ходить ходил, а жить вместе — об этом молчал. Паня стала укорять: «Нехорошо это, жениться надо». А он и ходить перестал.

И еще раз взманила Паньку любовь. Встретила она капитана, того самого, что жил у нее. Десять лет прошло, нет, одиннадцать. Был он в штатском, пополнел, поважнел, но она узнала. Она работала официанткой в зале, он сел к ней за столик. Сердце ее стукнуло — судьба. Подошла, спросила строго: «Что есть будем?» А когда он посмотрел пристально, сказала: «Узнали, должно быть?» — «Как же, как же, — он засмеялся, — помню, как песни вдвоем пели…» Она чуть было не ответила: «Пели и напели», но удержалась. Даже имя ее не забыл. Она увидела в этом добрый знак и потеплела. Пока подавала, вглядывалась — похож или нет на Любочку? Вроде улыбкой похож, и зубы мелкие, и глаза синие. Капитан налил вторую рюмку, подвинул к ней: «Давайте за встречу!» Паня отказалась: на работе нельзя, а если он хочет, милости просим домой вечерком, посидим. И добавила, испугавшись, что он откажется, не захочет расходоваться: «У меня и бутылочка есть припасенная на такой необыкновенный случай». Не было никакой бутылки, решила — купит, нечего мелочиться, раз такое дело. Он улыбнулся, просил напомнить адрес, забыл, столько лет прошло… «А все ж узнали», — сказала Паня ласково. «Узнал, — удивился капитан, — хоть вы изменились, а узнал, пополнели, похорошели, а я все равно узнал…» И опять ей подумалось: «Судьба».