Отрочество 2

« - Пёс царский!» – вякнуло подсознание, когда я прощался с полковником.

Внизу – снова вопросы, уже додуманные и дополненные. Отвечаю, как могу – чаще просто рассказываю, к кому можно обратиться, куда пойти, как проехать…

- Егор!

- Дядя Фима! – трясём друг дружке руки и обнимаемся, прервав разговоры с добровольцами, - Мой тебе шалом!

Перескакиваем на идиш – машинально, без всяких задних.

- Привёл таки пароход с медикаментами и ещё с чуть-чуть, - рассказывал Бляйшман, - потому как деньги и гуманность в одном, это наше всё! Такое, скажу тебе, интересное было! А Санечка… Санечка!

Он перескакивает к брату, многословно выясняя – хорошо ли идут дела, как кушает?

- … а вот письмо! Помнишь!? Та хорошая девочка, умненькая с золотым сердцем! Да! Пока совсем нет через память! Эстер велела передать…

Счастливый от нечаянной, но такой хорошей встречи, ловлю взгляды добровольцев, и…

… вот только что, минуту назад – на равных. А сейчас – от пренебрежения до льдинок в глазах, и совершенно английские у всех физиономии. С жёсткой верхней губой.

Так вот.

Глава 19

Девятнадцатая глава

Подъехав к расположению Русского добровольческого отряда Красного Креста, спешился, кинув поводья на коновязь, и неспешно, блюдя себя, подошёл к Ваське Ерохину, смолящему самокрутку неподалёку от входа. Усталый, с разводами пота по спине, на груди и подмыхами, с проступающими солевыми разводами, но – в высочайше утверждённой форме! Хоть в обморок вались, а себя блюди!

Работы у них хватает – госпиталь только начал разворачиваться, а потянулись уже первые пациенты, всё больше иностранные волонтёры и… пленные англичане. Буры предпочитают лечиться дома.

- Здрав будь!

- Здоровее видали, - переложив самокрутку и вертанув по сторонам головой на отсутствие начальства, протянул Васька потную руку, бережно пожимая мою своими клещами.

- Охотно верю! – засмеялся я, задирая голову ввысь. Рядовой Павловского полка, прикомандированный в отряд санитаром, возвышается надо мной этакой башней, чуть не на полторы головы выше, и в отряде все санитары такие здоровилы. По габаритам отбирали, даже и для гвардии выдающимся, да по благообразному облику. Внушают!

Со мной у них отношения сложные – парни упорно делают вид, что не знают, будто я – враг его Величества и преопаснейший для самодержавия тип, как писали газеты из тех, что в позиции к любой оппозиции. Знать не знают… ибо газет не читают и политикой не интересуются! ВотЪ!

Общаются же вполне охотно, но сразу строжают ликом и голосом, стоит показаться людям начальственным. Вид такой делается – с прохладцей, мал-мала казённый. Вроде как по землячеству общаемся, и сугубо по моей пользе для отряда, а так ни-ни!

Впечатления каких-то необыкновенно верных слуг Величества не производят ну вот ни самомалейшего! Просто здоровенные весёлые парни, очень неглупые и хваткие, хотя и с изрядно замусоренными словесностью мозгами.

- Карл Августович на месте?

- Уехал провизор, - охотно отозвался Васька, с благодарностью принимая от меня переданную всему кумпанству немаленькую коробку с сигарами, - аккурат полчаса как! С Амалией Фридриховной и этой… Адель-Елизаветой, из сестричек которые. Они с самого начала вместе хороводятся, по землячеству лифляндскому. Мишку Соболева взяли, вроде как сопровождать, да на прогулку верхами по окрестностям. А тебе что за дело?

- Да дело и есть, - отзываюсь задумчиво, - по медицинской части.

- Пароход жидовский? – Васька в курсе всего и вся, - И чего только с ними хороводишься? Жиды, они и есть жиды!

Звучит не оскорблением, а заученным с детства, и – любопытством отчётливо пахнуло.

- Жиды, - тянусь вверх, - и что? Я от них плохого не видал.

- Ну… - тянет Васька.

- Гну! – перебиваю его тягучие мысли, - Я не говорю, что все хорошие, и в жопу надо каждого целовать! Народ как народ, не хуже и не лучше других – ежели понимать.

- Угу, - гвардеец делается задумчив, я едва ли не слышу, как в голове медленно вертятся его основательные, тяжеловесные мысли. Он не дурак, ни разу не… просто не привык думать. Сперва папенька, да старшие братья, потом фельдфебель и прочие отцы-командиры.

- Понимать, - повторяет он, - угу… Красивая?

- Да… - и вздыхаю, - очень! Так где, говоришь?

- К шахтам Дирикса навроде, - наморщил тот лоб, - какие-то там… пейзажи! Адель, она вроде как рисует.

Санька, услыхав о выездке, подхватился легко, наскучив немало сиденьем в городе. Короткие сборы – оружие, баклаги с водой, запас еды и медикаментов, и готовы!

- С подходцем хочу, - объясняю брату, покачивающемся в седле близь меня, пока лошади шагом идут через город, - ты художник, да с именем каким-никаким, и стало быть – к Адели подойти можешь, но без ревности по малолетству. Похвалишь там…

- А есть за что? – ехидно отозвался он, лукаво щуря обгоревшие веки – рисовал давеча, да шляпу скинул и забыл, увлёкся. Теперь припухшие да заплывшие – узкие, будто китайцы в ближней родне затесались.

- Ну… найдёшь! – жму плечами, не пытаясь продумать всё до мелочей, - А я к провизору. Вроде как посоветоваться…

- Опять подходец? – покачал головой брат.