Отрочество

Когда, четыре года назад, Зоя окончила школу, директор предложил ей остаться старшей вожатой. Она подумала и согласилась. К тому времени Зоина школа стала мужской школой. Но Зою это не смутило. Она умела обращаться с мальчиками, Андрюшка, в общем, слушался ее. Нет, не то чтоб она умела как-то особенно хорошо обращаться с мальчиками — просто в ней самой было много мальчишеского.

Воспитанная меньше матерью и больше отцом, суровым человеком, уроженцем Пинеги, она не раз в раннем детстве ездила с ним на рыбалку. Подолгу сидели они в чуть-чуть покачивающейся лодке на середине реки, молчаливые, глядя на неподвижный поплавок. Дед Зои был помором; она уродилась в свою северную родню: была высока, худа и очень белокура. Она была сурова и мечтательна.

За «несгибаемость», которую считал признаком недостаточной широты, Александр Львович, классный руководитель шестого класса «Б», часто трунил над Зоей.

Она с трудом его выносила, но не опускалась так низко, чтобы это ему показывать.

— Вы к ней несправедливы, — заступалась за вожатую Елизавета Николаевна, бывшая классная руководительница Зои. — Вы несправедливы, и это даже не похоже на вас, Шура. Девушка она хорошая, серьезная. И не всегда ей легко… Чистый, мужественный, прямой человек.

— Человек — возможно, но не педагог, — отвечал Александр Львович.

— Вы так думаете? — вскидывая на него старые добрые глаза и чуть улыбаясь, спрашивала Елизавета Николаевна. — Нет. Просто бывают люди, которые долго остаются «отроками». Они растут медленно и поздно созревают. Недаром у нас часто говорят про тридцатипятилетнего человека — «молодой»… Зоя будет хорошим научным работником, исследователем, а со временем — и педагогом. Вот увидите. Но только попозже. Не сразу. И не для маленьких — для старших. (Зоя занималась заочно на географическом факультете педагогического института.)

— Не верю. Нет у нее настоящих качеств педагога, — отвечал Александр Львович. — Нетерпеливая. Никого, кроме себя, не слышит… Ни тени любви к людям, а так — к человечеству. Никогда ни один ученик не захочет видеть в учителе своего постоянного судью.

— Полно! — отвечала, смеясь, Елизавета Николаевна. — Ребята любят и умеют ценить все, что «всерьез». А Зоя живет, думает и чувствует именно так — во всю силу ума и сердца. Всерьез, одним словом.

— Стало быть, по-вашему, тот, кто умеет подмечать смешное, не может быть педагогом?

— Успокойтесь, Шура, вы педагог, вполне… Потому что, по существу, вы ведь человек совсем не иронический, а только застенчивый. Вот вы и прячете под усмешкой свои чувства и привязанности. Но искренни вы совершенно, как и подобает учителю. Чего же вы хотите? Молодость… Я как раз об этом и говорю.

Он был смущен. Больше того — растерян. И тем не менее, увидев Зою в коридоре, встретившись с ее прозрачным взглядом, как будто говорившим ему: «А я самая честная, я самая порядочная», он не мог удержаться и пел, глядя поверх ее головы, что-нибудь вроде: «Не гнутся высокие мачты…»

Александр Львович не знал и не мог знать (по молодости лет, как объяснила бы Елизавета Николаевна), какой бывает старшая вожатая наедине сама с собой. Как много, с какой тревогой и любовью думает она о своих мальчиках!

…Дверь скрипнула и закрылась. Андрей ушел. Зоя, опустив голову на руку, смотрела в окно.

Ей предстоял тяжелый вечер — надо было стирать, готовить, прибирать комнату (утром она не успевала). Перед ней были долгие ночные часы за кухонным столом — с книгой в руках (Андрюшке мешал свет).

Наверно, поэтому она не слишком торопилась домой. Сидела у стола и, отдыхая в тишине, смотрела в окошко.

Словно на экране кино, ей виделся товарный поезд. Открытый вагон. Он гружен ломом. На нем — цветной металл. Вагон идет среди леса. Дальше лес, и опять лес, и снова лес.

Вагон бежит. Мост. Поле. Шумят колеса. Дождь поливает металлолом. Гудок. Свист. Пар из трубы. На станции выходит из вагона усатый проводник. И снова, мерно раскачиваясь, идет поезд. На нем металл — тот самый, который собрала 911-я школа, где она работает старшей вожатой.

Глава V

— Все, — сказал Яковлеву Петровский. — Я — в класс, ты — к ребятам… Здесь все решает оперативность. Если в школе никого уже не окажется, я буду вас ждать на нашем месте во дворе. Ясно?

— Ясно! — ответил Яковлев. — В крайнем случае я даже сам всех обегу.

Петровский с досадой помотал головой:

— Всех не обежишь. Их надо собрать по цепочке. Беги к Иванову — и сразу назад. Ну, в общем, ты — к Иванову, я — в класс. Разошлись!

И, махнув Яковлеву рукой, не оглядываясь, раздраженный, как показалось Яковлеву, его недостаточной оперативностью, Петровский побежал по лестнице наверх.

А Яковлев, вздохнув, навалился всей тяжестью на лестничные перила и не то проскользил, не то пронесся на цыпочках с крутизны третьего этажа вниз, в первый.

Добежав до верхней площадки, Саша услышал внизу вопль гардеробщицы:

— Эй, Яковлев! Куда раздевши? Пальто!..

И он понял, что Яковлев, развив предельную оперативность, выскочил во двор без пальто и без шапки.