Отрочество

— …Мы должны теперь же ввести его в строй, — продолжал Александр Львович. — Я сделал что мог. Я старался быть терпеливым. Потом, когда он начал ходить в музей и увлекся археологией, я, признаться, надеялся, что это новое увлечение будет мне на руку. Я думал, он приучится там к точности, захочет как следует заниматься. Но нет, и это не помогло…

— Не помогло, — сказал Кардашев. — Очень просто… Мы… ну да, мы все слишком много с ним нянчимся, Александр Львович. А он прогульщик, лодырь — и все!

Петровский сердито взглянул в его сторону.

Но Александр Львович будто не заметил этого. Он молча прошелся по комнате и опять остановился возле мальчиков:

— Да, он прогульщик. Я снова звонил Яковлевым и говорил с Даней. Он пропустил уроки без уважительной причины. Но вы, наверно, слышали, Кардашев, как бьются другой раз мичуринцы, чтобы вырастить новое, молодое деревце. А ведь тут идет речь не о дереве, а о человеке… Ну вот, а вы говорите: «просто»…

Кардашев опустил голову. Он задумался. И вдруг поднял на Александра Львовича ясные, доверчивые, детские глаза.

— Да, и трудно и просто, — сказал он с усмешкой.

— Верно. И трудно и просто, — повторил Александр Львович.

— В одном только, мне кажется, вы неправы, — обращаясь к учителю, сказал Саша: — больше всего Даня любит все-таки школу. Я знаю.

— Тем хуже для нас. Тем хуже для вас, Петровский. Я бьюсь и ничего придумать не могу. А вы срываете… да, да, срываете мою работу…

Голос у Александра Львовича стал тонкий, руки были сжаты в кулаки. Саша даже немного испугался: он никогда не видел Александра Львовича таким сердитым.

— Две недели тому назад я решил обратиться к его чувству товарищества, — продолжал Александр Львович уже как будто спокойнее, — испробовать, как мне тогда казалось, последнее средство. Я поручил ему подтянуть по английскому Кузнецова, надеялся, что он таким образом подтянется и сам… И что же? Вы мне помешали: заниматься с Кузнецовым стали вы, а не он. Кузнецов подтянулся, а Яковлев еще больше отстал.

— Я… я не догадался. Я хотел вам помочь, Александр Львович…

— Очень даже догадался! — сердито сказал Кардашев. — Ты всегда и во всем прикрываешь Яковлева.

— Не будем сейчас пререкаться, мальчики, — оборвал его Александр Львович. — Мне нужна ваша помощь. Яковлев с каждым днем учится все хуже и хуже. Сегодня он в первый раз прогулял.

— Вопрос ясен, — сказал Кардашев. — Надо обсудить успеваемость и прогулы Яковлева на сборе отряда.

— Может быть, сперва на звене? — несмело предложил Петровский.

— Да, сперва, по-моему, на звене, — поддержал его Александр Львович. — Но подумайте прежде, как следует подумайте, мальчики. Я поручаю вам очень важное дело. Я знаю, я верю, что вы отнесетесь к нему ответственно.

* * *

Звено Саши Петровского задержалось в классе после конца занятий. В этот день у них было всего четыре урока — заболела Елизавета Николаевна, учительница русского языка.

Ребята — их было десять человек, считая Кардашева, оставшегося на сбор первого звена, — сидели в разных углах класса.

Саша, взволнованный и бледный, уже успел чистосердечно рассказать звену, как он стал подтягивать по английскому языку Кузнецова, хотя Александр Львович поручил это дело Дане. Он признался и в том, что слишком поздно забил тревогу по поводу плохой успеваемости товарища.

— В общем, ребята, — сказал Саша, — я очень, очень и перед вами и перед Яковлевым виноват. И… и, наверно, если бы вместо меня был другой звеньевой, ну, например, Денисов, так дело с Данилой так далеко бы не зашло. Я проглядел.

Мальчики подробно обсудили (и осудили) Даню (а заодно и Сашу). Обозвали Даню прогульщиком и сказали Саше, что это был с его стороны блат и приятельство.

И вдруг дверь скрипнула, и в класс тихонько вошла Зоя Николаевна. Вошла и, не говоря ни слова, села на заднюю парту.

Джигучева на этот раз не было на сборе звена. У них в восьмом было шесть уроков.

«Но как узнала о сборе Зоя Николаевна? Кто ей сказал? Джигучев? Нет, наверно Александр Львович», подумал Кардашев.

Он обрадовался. Дело с Яковлевым было все же дело серьезное. Хорошо, что она была тут.

— Ну, кто еще, ребята? — вздохнув, спросил Кардашев.

Мальчики молчали.

— Что же, тогда я, пожалуй…

Он встал и еще раз глубоко вздохнул, набрав в легкие воздуху.